Наташа Нечаева - Евроняня

Вернее, стоял его живот. С белым узлом махрового пояса по центру. Бандит, как поняла Ника, причесывался. Практически не дыша, девушка сверлила глазами белую махру халата, боясь пошевелиться: вдруг услышит? И тут, словно разрезанный острым ножом ее взгляда, белый узел, ожив, зашевелился, расслабился, скользнул вниз.

«Ох!» – осела мимо унитаза пленница.

То, что находилось перед ее взором теперь…

Слева, наискосок, прямо по ребрам шли неровные детские буквы – «ВОВА». Татуировка, видно, была сделана давно, рука, ее наносившая, особой уверенностью не отличалась. А может, татуируемый слишком дергался, от боли например, потому и буквы плясали. Под синим именем тянулся худой, очень мускулистый живот, с темной полоской курчавых волос, от глубоко посаженного пупка вниз, к…

«Господи, какой маленький!» – снова охнула Ника.

То, что в народе именовалось мужским достоинством, у Крошки Цахеса означало скорее явный мужской недостаток: под пышно-кучерявой растительностью паха едва виднелся крошечный сморщенный отросток, размером примерно с мизинец, да и то не взрослый, а скорее детский.

Все-таки Вероника была женщиной опытной, побывавшей замужем, и кое в чем разбиралась. Поэтому зрелище несчастья, постигшего главаря, она осознала мгновенно и глубоко, что расстроило ее практически до слез.

– Бедненький, как же ты живешь с таким? – чисто по-бабьи пожалела несчастного Головастика Ника. – За что же так жестоко природа с тобой обошлась? Одну голову вырастила как хороший арбуз на нитратах, а на вторую, видать, сил не хватило. Гороховый стручок в высохшем виде и тот поболее будет… С таким ведь ни к одной женщине не подойдешь – стыдно! А если и подойдешь, что делать-то станешь? Господи, несчастье-то какое!

Честное слово, если бы Щелкунчик был сейчас не за стенкой, а рядом, девушка положила бы его верхнюю голову к себе на колени и гладила бы, жалея, и приговаривала что-нибудь утешительное, типа: «Ну, ну, маленький, не расстраивайся, не в этом счастье…»

«А в чем? – жестоко оборвала она себя. – Для него-то это истинная трагедия!»

Может, он и в мафию с горя подался? Куда еще с таким? Не стриптиз же показывать! Озлобился на жизнь за это увечье, вот и мстит теперь всем подряд. А как, наверное, в детстве мальчишки над ним издевались! И потом, когда взрослеть стал да естественные половые потребности появились… Боже, каких же он мук натерпелся! Ведь ЭТО небось и самому в руки взять страшно, не дай бог, повредишь такую крохотульку! А девушка, допустим, уже в любовном томлении, опускает пальцы вниз, чтобы ощутить мужскую силу, а там…

Ника продолжала бы жалеть несчастного Головастика и дальше, но тот наконец привел в порядок волосы, запахнул халат и отошел от стекла.

Решение созрело мгновенно. Оно было до примитивности простым и таким же гениальным: она должна ему помочь! Может, это заставит его отойти от тех злых дел, что он творит. А что? Встанет на правильный путь и не будет больше похищать и убивать людей. Конечно, она не пластический хирург, да тут и медицина бессильна, разве что этот отрезать да новый пришить…

Но вот сделать так, чтобы он хотя бы на пляж выходить не стеснялся…

Трусы-протез! Вот что ему необходимо!

Конструкторско-модельерская мысль Ники заработала быстро и четко. Она отмела с ходу несколько вариантов как бесполезные, ввиду неудобства в пользовании. Остановилась на пятом. Прикинула форму и размеры внутреннего кармана. Самым сложным оказалось придумать, как активируется протез в результате нахлынувшей страсти.

Нет, все-таки именно в этом ее призвание!

Помараковав минут пять, вспомнив все известные ей виды необходимых материалов, девушка нашла выход. Оставались мелочи: сделать трусы-протез в натуре и опробовать на Головастике.

Ника вдруг поймала себя на мысли, что даже ненавистное слово «головастик» она произносит теперь совсем по-другому: с жалостью и даже, что поразительно, с нежностью.

Через каких-то десять минут, а может, и меньше, время никто не засекал, конструкция трусов-протеза в голове была готова совершенно. С деталями, со стильными пистончиками по бокам, с сексуальным сердечком по центру. Сейчас бы все это изобразить на бумаге, чтобы представить нагляднее, – да где здесь, в бандитской берлоге, бумагу и карандаш найдешь! Для порядка Ника все же поозиралась по сторонам: вдруг?.. Взыскательный взгляд упал на круглую белую столешницу с недоеденной шоколадкой сбоку.

«Эврика!» – радостно заголосила Ника. Конечно, мысленно, не будить же ребенка! Основательно обслюнявив шоколадку, она начала наносить штрихи и пунктиры, изображая гениальное изобретение на белом, как ватман, столе. Шоколад рисовал плохо, просто отвратительно. Для того чтобы провести одну-единственную линию, пленнице приходилось облизывать плитку раз десять! Лакомство таяло на языке и в руках быстрее, чем шел созидательный процесс. К тому же пальцы противно слипались, становясь неуклюжими, поэтому надо было обсасывать еще и их! Во рту стало сладко до тошноты. Ника и не предполагала, что шоколадом можно так быстро наесться. Очень хотелось пить, но во время работы настоящий профессионал не позволяет себе ничего лишнего. Волосы постоянно лезли в глаза, Ника вначале пробовала их сдувать, чтобы не прикасаться руками, потом, решив, что работа все же важнее, решительно заправила за уши, уже не заботясь об эстетической стороне вопроса.

Наконец была поставлена последняя жирная точка, обсосаны по очереди все десять коричнево-липких пальцев. Будущее светило мировой моды отодвинулось от стола, полюбовалось чертежом, мысленно себя похвалило и довольно промурлыкало:

– Я так ждала тебя, Вова!

– Неужели? – послышалось откуда-то сзади. – Вот я и пришел.

Ника перепугалась просто до печенок. Обернулась, втянув в плечи голову, словно ожидая короткого, практически смертельного удара.

Головастик стоял очень близко и отчаянно тянул шею, пытаясь разглядеть на ослепительной столешнице Никин шедевр. Поскольку девушка по-прежнему оставалась босой, без привычных двенадцатисантиметровых каблуков, они оказались почти одного роста, он – даже чуточку выше. И его глаза злобно светились прямо на уровне ее глаз. Черные, с розоватыми воспаленными белками, навыкате, какие-то острые и требовательные. Страшные, короче, глаза.

– Это что? – грубо спросил он, ткнув безапелляционно пальцем в чертеж.

– Где? – заискивающе пролепетала Ника, изо всех сил пытаясь прикрыть своим телом распластавшиеся на столешнице трусы-протез.

Он отодвинул ее в сторону, легко, как невесомую пустую этажерку, пристально вгляделся в шоколадное чудо.

– Что это? – спросил он снова, уже нетерпеливо, почти угрожающе.