Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 2

Тут блуждающий его взгляд задержался на ребенке, с напрасным трудолюбием пытавшимся построить из сухого песка подобие башни и в конце концов гневно пнувшим свое неудачное сооружение пухлой ножкой в белом носочке и красной туфельке. И обереги малых сих и огради их ото лжи, фарисейства и скверны, отравивших источник воды живой.

– Ничего личного, – повторил он, после чего обратился к стерегущей дитя бабушке. – Сколько ему? Годика три?

– Три, батюшка, три сравнялось, – обрадовалась та. – Он у нас как раз на Владимирскую угадал родиться, в июне…

– И моему младшенькому, – с глубокой печалью сообщил о. Дмитрий, глядя в пространство между Сергеем Павловичем и бабушкой, – тоже три… Чудный мой Ивашечка. Скоро в гости к нему поеду.

Духота изливалась с потускневшего неба. Издалека прикатился и прозвучал над Сотниковым первый слабый раскат. Сергей Павлович обернулся. Со стороны дальнего леса и заливных лугов уже ползла и глухо ворчала сизая туча с посверкивающими внутри нее сполохами белого пламени. Священник одобрительно кивнул.

– Знатная будет гроза. Я рад.

– Чему?

Сильный порыв теплого ветра взметнул в воздух песок, сухие листья и забытую на скамейке газету «Правда», с громким шорохом пролетевшую мимо наподобие огромной летучей мыши.

– А вот, – с неясной улыбкой указал о. Дмитрий. – «Правду» сдуло. И все такое прочее.

На крыльце стоял и махал рукой Игнатий Тихонович, призывая их идти быстрее, ибо уже упали с неба первые крупные капли дождя. Отец Дмитрий, однако, и не подумал ускорить шаг; напротив – он встал и, запрокинув голову, подставил лицо под обрушившийся на Сотников водопад. Сразу и резко потемнело. Метя в колокольню Никольского храма, из мрака небес вылетела раскаленная добела полоса, вслед ей сухо и страшно треснуло, и Сергей Павлович ощутил, как вздрогнула под ногами земля. Он мгновенно вымок до нитки и взмолился:

– Отец Дмитрий! Идемте же!

– Громом и землетрясением посетит тебя Господь Саваоф! – потрясая руками, кричал священник, чей голос был едва слышен в глухом и сильном шуме ливня. – Так говорит пророк! И очистит тебя от неправды твоей!

Снова раскололись небеса, и снова из глубины их вылетела огненная стрела. Доктор Боголюбов опрометью бросился в дом и, взбежав на крыльцо, оглянулся. Отец Дмитрий входил в распахнутую калитку и в стене дождя медленно шел по участку в прилипшей к телу и обозначившей впалую грудь и слабые плечи рубашке, с подрагивающей на губах счастливой улыбкой.

Переоблачившись в сухие одежды, о. Дмитрий выдал гостю носки и халат, оказавшийся тому совершенно не по размеру, так что можно было лицезреть Сергей Павловича с нательным крестиком на груди, вылезающими из рукавов руками и головой, замотанной полотенцем, каковое зрелище изрядно позабавило летописца, заметившего, что если бы не христианский символ, московский гость в этом странном наряде вполне сошел бы за нищего дервиша, день и ночь прославляющего Аллаха всемилостивого и милосердного.

Хозяин дома против ожидания к помянутому имени мусульманского бога отнесся вполне серьезно, безо всяких там нет бога, кроме Аллаха, и прочих дешевых сентенций, до которых столь охочи необрезанные, чему, возможно, способствовало уже совершенное им возлияние вина домашнего производства, но самого высокого качества, что признал и доктор при всем его решительном предубеждении к самопалам всякого рода из-за многочисленных случаев тяжелейшего отравления сивушными маслами, один из которых не так давно закончился трагически для молодого человека, испустившего дух еще до приезда бригады «Скорой помощи», однако здесь была редкая чистота, вкус жита и каких-то трав, кажется, зверобоя. Кудесник самогоноварения проживал в Сотникове, что несомненно. Проглотив свой наперсточек, Игнатий Тихонович также одобрил. Кудесница, поправил он. Изъясняясь несколько отрывисто и глядя вбок, мимо стола со скромными яствами в основном из произведений сотниковской земли, в их же числе и конская колбаса, если не считать консервов: бычки в томате, сайра и золотисто-коричневые шпроты, о. Дмитрий промолвил, что мусульманство, разумеется, имеет право. И дервиши.

Сергей Павлович стащил с головы полотенце. О, трясите бородами! Скачите, как козлы на весенних лугах! Прыгайте, как обезьяны перед обезьяним царем! Пойте дикие свои песни! Славьте Создателя миров, вы, немытые и дурно пахнущие, впрочем, православный странник тоже воняет, ибо таков удел всех, кто пренебрегает насущными запросами плоти ради высоко воспарившего духа. Неоспоримое право ab incunabulis . [34]Основано на обетовании. Агарь! Он воскликнул, опрокинул рюмку и порозовел. И виски заморский ничто перед ним. Пробовал. И сын ее, которого родила она Аврааму – Измаил. Я произведу от него великий народ. Умножая, умножу потомство его. И нельзя будет счесть его от множества. Так. И кто – он вопросил, остановив просветлевший взор на докторе Боголюбове, у которого уже ломило челюсти от упорного перемалывания конской колбасы…

– А! – довольно улыбнулся о. Дмитрий. – Твердая. Твердая, правда?

Сергей Павлович утвердительно промычал.

– Но вкусная. Мусульманская, между прочим, еда.

…кто усомнится в богодухновенности Священного Писания, за тысячу семьсот лет до проповеди Мухаммада предсказавшего появление великого народа – сокрушителя царств и грозы сегодняшнего мира? Быстро оглядев доктора, он перевел взгляд на Игнатия Тихоновича, намеревавшегося усладить себя шпротами и с помощью вилки пытавшегося отделить от туловища остренькую головку и раздвоенный хвост. Никто не усомнился, и о. Дмитрий удовлетворенно кивнул.

За окном хлестал дождь, ветер трепал старую яблоню, гнул вишенки; время от времени небо вспыхивало, мрачная заря рождалась на нем предвестником каких-то небывалых испытаний, призрачный белый свет заливал все вокруг, после чего удар грома потрясал землю и все, что на ней, в том числе и дом о. Дмитрия, отзывавшийся на разгул стихии скрипом старых стен, дребезжанием стекол и позвякиванием стоявшей на столе посуды. Бу-у-бум!!! – грянуло с еще небывалой силой. Лампа над столом закачалась, медленно раскрылась дверца книжного шкафа. Отец Дмитрий перекрестился. Призирает на Землю, и она трясется; прикасается к горам, и они дымятся. Буду петь Господу моему, доколе есмь.

– Прекрасно, – с чувством ответствовал иерею сотниковский летописец, загадав, правда, обществу загадку: относилась ли похвала к словам псалмопевца, прославляющим Творца и Промыслителя Вселенной, или к рассыпчатой картошке, щедро посыпанной укропом.

– А появится ли Иван Егорович? – вслед за тем решил узнать он. – Наш гость желал бы с ним познакомиться.