Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 2

Обратили помыслы и взоры на сельце Угловое, что при впадении в Покшу речьки Каменки, зане бысть брега ея в болших камениях. В то сельце князь Петръ Иоаннович, князя Петра Петровича родитель, сослал на вечное житие вторую свою венчаную жену Варвару и Лаврентия, чадо их, и повелел попам при живой-то жене венчати собя на другой. (А самую-то ево первую извели ядом.) А попам што? Страха божия не имеют, а токмо страх человеков. Венчальную память, что в книгах писана, истребили, и повели под венец с молодой. Одинъ был иерей истинный, отец Аввакумъ, голубчик, так он сказывал, не буду о тебе, многоженитвенный князь, Бога молить, и его Петръ Иоаннович, аки царь иудеиствый Седекия – пророка Иеремию, велел посадить в яму, чтоб не мешал делу. О, жестосьрьдие наше! И Петръ Иоаннович помре, и Петръ Петрович вослед, и Ефросиния для мира собя похоронила, занеже пустъ стал древльний кроновский пръстол, отчево людием пала на съръдце тоска. В те поры бояра решили звати на княжий стол Лаврентия, уношу дванадесять лет, а при нем, пока не вошел в зрелые годы, неотступно быть и править ближнему при Петре Петровиче боярину, великаго ума и многия знатия человеку Григорею сыну Романову сыну Щеколдину, его же род в Бархатной книге с древних времен. В неделю всехъ святыхъ нарядили нарочатаго гонца проведати Варвару и Лаврентия и звати их в град. Чрез три дня воротился – лице черное. Боже, боже. И рече, бутта княжьський сынъ, Лаврентий, чуть светъ пошел на Каменку с некиим чрънецомъ рыбу бреднем ловить, и с той поры его, Лаврентия, и того чрънеца никто не видал. Стали искати тело его, в речьке Каменке баграми шарили, ловчанъ в леса снаряжали и молебно вопили к Николе-угоднику: святый Николае, помози его, Лаврентия, нам обрести живаго, а коли нет, так хоть мертваго, ради облегчения душам нашим. А бысть он, Лаврентейто, нраву гневливаго, упорнаго и злонравнаго: девок по углам пребольно щипал, невинным птахам головки рубил, матери своея, Варваре, глаголалъ со дерзостию, пошто-де мы тут, в сельце, тухнем, а не княжим во граде, где нам по роду и чести быти положено. Братец-де наш, Петръ-то Петрович, он, Лаврентей, глаголалъ, токмо поклоны Богу без счету кладетъ и жены-де своея никак обрюхатить не может, слаб он-де, братец. А мы в поры взойдем, каку хошь боярску дщерь или княжну заморяньскую или обеихъ девок-то разом отдерем, аки батюшка мой делывал с женьским полом. И сгинул, бутто хто его, Лаврентея, восхитил: ангелъ ли Господень на небеси иль диявол в тартаръ. Бог знаетъ или чортъ. Матерь же его, Варвара, всем людемъ сказывала си-це, убил-де моего сыночка, княжа роду кроноваго, злобеззаконный Гришка Щеколдинъ, того ради, штобы мимо Лаврентея на княжий столъ скакнуть. И того чрънъца он, Гришка, кровопролиятель, подослал и ему наказал невинного отрока, аки овча, закалати. Воздастъ ему Господь за его лютость.

Словом, Григорей Романович править стал. Варвару за многоглаголание велел постричь и затворить в Рожественский манастырекъ с именем Елена, а ближним людем молвил, што баба-де дуравка, ей токмо в затворе и сидети.

Начал же сей Григорей здраво и пореши наперво покончить з пиянством, каковое и во граде и во всея великия и малыя дубостеньския и покшаньския земли зело цвело народу во зло, а корчемникам в прибытокъ. Князь Григорей Романович ко мздоиманию бысть ненавистен, разбойства и татьбы и корчемства много покусився, еже бо во свое княжство таковое неблагоугодное дело искоренити, но не возможе отнюдь. Вот так у нас в Русии ведется – што пиянство, што мздоимание, што беднаго притеснение, николи конца нет. И, непьщую, будет ли? Ну ладно. Чего ради изводити собя пустыми мечтаниями? Што будет, то и будет; а то будет, што Бог даст. А по грехам по нашим в сем веце добра нам не ожидати, а разве что в предбудущем веце Исусъ и Бог наш смилостивити ся над нами и глаголет, эх, руськие дурачки, каку землю изобильну вам дал, како приволье, богатество! И реки, и земли, и леса, и рудные жилы – вся вам во владетельство, токмо жити бы вам по християньской вере и доброразумию, не подобно иенам диким, иже уподобляют глас свой человечию. Спасе всемилостивый! Помилуй нас. Аминь.

Ладно о сем. Пойдем далее. Еще изрядно добраго содеял Григорей Романович в те лета, покуда правил во граде и в дубостеньских и покашаньских землях. Восхотел просветить Отечество светом учения для чего велел открыти во граде школу, и хотя зело супротив взбесоватили ся попы и даже архиерей, владыка Нифонтъ, Григорей Романович, князь благочестивный, рек, чего-де вы вводите люди моя в блажнение, вам-де пристало всем сидеть в афедроне по вашему по невежеству, а не мешати нам в наших делах. Богу молитеся и люди наставляйте в добром житии, а что мы в княжьстве управляем, то до вас не касается. Еще осьмнадцать уношей славныхъ родов повелел отправити в чюжие разные страны там набиратися ума-разума, и те тако набрались, што возвратился токмо един из них.

Хазаряне войною шли, Григорей же Романович собрал войска, супостатовъ отбил и гнатися за ими до самыя их степи и самъ, аки вой, скакал впереди о конь, хотя супруге своея, княгини Евдокии Федоровне, обещавался оберегатися стрелы и сабли вражеския. Все-таки двое чад даровал им Господь: унушу умнейшаго Сергия и юницу прекраснейшюю Анастасию. Однако чем дале, тем боле овлада им боязньство, што с княжьства его ссадят. Правду глаголили нецыи, сказывая сице: не в прок николи никому бысть ложнозвательство. А ведь и так, ежели право рассудить: каковы есть смерные грехи? Суть сии: гордость, скупость, нечистота, ярость, гортанобесие, зависть, уныние. Ну и убивство, сей грех наиглавнейший. И все во граде ведали про князь Григорея Романовича, горделив-де он и завистив и отрока Лаврентия кто как не он повелел жизни решить. А кто еще? Кому выгодно, тому и надобно. И тако трепеталъ он, Григорей, и тако жаждалъ сберечь княжський стол себе и свому сыну, что по граду и городкам и селам, повсюде разослалъ вернорадетельных людишек с наказом как их Бог вразумит подслушивати молву и передавати кому надо кто на князь Григорея Романовича какую хулу глаголет и неправду и всякия неподобающие словеса сказываетъ. А на кого донесут, того ни часу не медля хватать и бить нещадным боем, чтоб сказывал правду о своем злоумышлении на князь Григорея Романовича и кто с им, злодейником, вкупе какое зло затеял, желая княжьский родъ под корень извести. Вся лукавне о всех уведети хотя, до последи, великая получив, тщащихся о нем возлюбит, нерадящих же умучить гневом. Ох, ох. Где власть, там и страсть. Где страсть, там и сласть. Где сласть, там и порокъ. А где владетельствует порокъ, там процветает ложь. А прьвая ложь есть мати другой; и так бес конца. Опутали собя лжею и седим в ней и плакохомъ, яко иудеи, о житии своем горко. Многажды глаголано сие, но аки гласъ вопиющаго в пустыне, право. Но аможе неправда, там и беда, ибо долго терпит Господь, но болно бьет.