Фэнни Флэгг - Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Четвертая авеню, 1049, Бирмингем, штат Алабама

21 сентября 1986 г.

Эвелин пообещала миссис Тредгуд, что расскажет о своих проблемах Господу и попросит Его о помощи, но, к сожалению, не знала, куда ей пойти. Они с Эдом не бывали в церкви с тех пор, как выросли дети, но сегодня она очень нуждалась в поддержке. Поэтому она оделась и поехала в пресвитерианскую церковь на Хайлэнд-авеню, которую они когда-то посещали.

Однако, подъехав к церкви, она почему-то не остановилась, а направилась дальше, пока не обнаружила себя в противоположном конце города, на автостоянке Мемориальной баптистской церкви Мартина Лютера Кинга — самой большой в Бирмингеме церкви для цветных. Эвелин очень удивилась: как это её сюда занесло? Видно, наслушалась рассказов про Сипси и Онзеллу.

Всю жизнь она считала себя человеком либеральных взглядов и никогда не употребляла слова «ниггер». Но её контакты с чернокожими, как, впрочем, у большинства белых среднего класса до шестидесятых годов, ограничивались общением с прислугой — своей или кого-то из друзей.

В детстве она вместе с отцом ездила иногда в южную часть города, когда он отвозил служанку домой. Та жила всего в десяти минутах езды, но Эвелин казалось, что она попадает в другую страну: музыка, одежда, дома — все было другим.

Под Рождество они отправлялись туда полюбоваться на праздничные наряды — розовые, ярко-красные, желтые, на причудливые шляпы с перьями.

Конечно, в их домах работали чернокожие женщины. Но когда невдалеке показывался негр, её мать чуть ли не впадала в истерику и кричала:

«Сейчас же беги надень рубашку, черный увидит!» И по сей день Эвелин становилось немного не по себе, если поблизости оказывался цветной мужчина. Хотя, надо сказать, отношение её родителей к чернокожим ничем не отличалось от общепринятого. Считалось, что почта все они — приятные люди, чем-то похожие на детей, и о них надо заботиться. У каждого из её знакомых была в запасе забавная байка о том, что сказала или сделала их служанка. Они качали головами, удивляясь, сколько в негритянских семьях детей. Многие отдавали им поношенную одежду и остатки еды, помогали в беде. Но, став постарше, Эвелин перестала ездить в южную часть города и даже думать об этом забыла, её голова была забита собственными проблемами. Поэтому в шестидесятых, когда начались беспорядки, она, как и большинство белых жителей Бирмингема, испытала шок. И все согласились, что это, вероятно, «не наши негры» такое устроили, их сбили с толку пришлые агитаторы с Севера. Кроме того, большинство голосов постановило, что «наши негры» очень довольны своим положением. Позже Эвелин удивлялась, чем она тогда думала, как могла не видеть, что творилось у неё под носом.

После оскорбительных нападок прессы и телевидения на Бирмингем его жители были смущены и расстроены. Ни одно из тысяч и тысяч добрых дел, щедро творимых одной расой по отношению к другой, не было упомянуто.

Но через двадцать пять лет в Бирмингеме мэром стал черный, а ещё в 1975 году этот город, некогда получивший прозвище Города Ненависти и Страха, в журнале «Лук», был назван Городом для Всех Американцев. В статье говорилось, что многие сожженные мосты отстроили заново, и негры, которые когда-то уехали на Север, теперь возвращаются. Да, многое изменилось для всех.

Эвелин это знала, и тем не менее, сидя в машине на стоянке у церкви, удивлялась, сколько вокруг неё «кадиллаков» и «мерседесов». Она слышала, что в Бирмингеме есть богатые негры, но видеть их ей никогда не доводилось.

Пока она наблюдала, как съезжаются прихожане, к ней неожиданно вернулся её застарелый страх перед «цветным мужчиной». Она нервно оглядела машину, убедилась, что все дверцы заперты, и уже собралась было уехать, когда мимо прошествовало смеющееся семейство: отец, мать и двое детишек. Это вернуло её к действительности, и она успокоилась так же внезапно, как испугалась. Спустя несколько минут, собрав в кулак все свое мужество, Эвелин вошла в церковь.

Ее била дрожь, хотя привратник с гвоздикой в петлице улыбнулся ей, сказал «доброе утро» и проводил к скамье. Сердце колотилось как бешеное, коленки тряслись. Эвелин хотела сесть сзади, но он торжественно провел её прямо в центр. Ее бросало в пот, не хватало воздуха. Кажется, несколько человек оглянулись на нее. Двое ребятишек, вывернув шеи, смотрели на Эвелин во все глаза; она улыбнулась, но они не улыбнулись ей в ответ. Она решила уйти, но тут в церковь вошли мужчина с женщиной и сели рядом. Как всегда, она застряла посередине. Впервые в жизни вокруг неё не было ни одного белого, только негры.

Она сразу почувствовала себя в полном смысле слова белой вороной, не раскрашенной страницей цветной книжки, единственным белым цветком в саду.

Около неё сидела девушка в потрясающем наряде. Такие Эвелин видела только в журналах. В этом светло-сером шелковом платье, в туфлях и с сумочкой из змеиной кожи она вполне могла бы работать моделью, демонстрировать высокую моду где-нибудь в Нью-Йорке. Осмотревшись, Эвелин поняла, что никогда раньше не видела столько красиво одетых людей в одном месте. Мужчин ей трудно было оценить — по её мнению, они носили слишком облегающие брюки, — поэтому она принялась разглядывать женщин.

Вообще-то ей всегда нравилась их сила и способность к состраданию. Она удивлялась тому, с какой любовью и заботой относятся они к белым детям, как нежно и терпеливо ухаживают за белыми стариками и старухами. Она, наверно, так не смогла бы.

Эвелин смотрела, как они здороваются, с какой замечательной простотой общаются друг с другом, с какой естественной грацией двигаются, — даже толстушки.

Она не хотела бы испытать на себе их гнев, но с удовольствием посмотрела бы на того, кто осмелится назвать кого-нибудь из них толстой коровой.

Оказывается, она видела негров всю свою жизнь и никогда по-настоящему не могла их разглядеть. Эти женщины были красивы — худенькие коричневые девочки со скулами, как у египетских богинь, и крупные роскошные женщины с пышной грудью.

Разве можно представить, что когда-то эти люди из кожи вон лезли, чтобы стать похожими на белых! Да они в могилах должны хохотать, глядя на нынешних белых юнцов, выходцев из среднего класса, которые надрываются на эстраде, стараясь подражать черным певцам, и на белых девушек с высокими прическами в африканском стиле. Выходит, они поменялись ролями…

Эвелин начала понемногу приходить в себя. Ей почему-то казалось, что эта церковь изнутри сильно отличается от обычной, но, оглядевшись, она убедилась, что церковь похожа на дюжину других в Бирмингеме, куда ходят белые. Неожиданно, без всякого вступления, орган разразился аккордом, и 250 хористов, облаченных в ярко-красные и темно-бордовые одеяния, запели с такой силой, что её чуть не смело со скамьи: