Валерий Залотуха - Мусульманин

- Сейчас Борис Алексеевич, наш военком, сделает сообщение, а потом я скажу тост.

Стало тихо и торжественно.

Без начальства даже такое важное событие быстро стало бы пьяной гулянкой, а с начальством вернулась торжественность.

Военком кашлянул в кулак и, продолжая буравить Колю взглядом, заговорил скрипуче и недобро:

- Как говорится, награда нашла героя. Для получения причитающейся вам медали просим прибыть в военный комиссариат.

За столом зашумели, повторяя часто слово "медаль".

- Ну-ка, налейте мне! - приказал Павел Петрович, взял угодливо протянутую рюмку и заговорил громко и торжественно, как раньше говорили по телевизору в новогоднем "Голубом огоньке": - Что нужно, чтобы возродить наши края? Образно говоря, необходимы три компонента, три составляющие части!

- Три, три, - как попугай, повторил Колин крестный, который сразу, как появилось начальство, перестал быть ведущим. На него и внимания не обратили, когда он повторил: "Три, три".

- Первое - это земля! - продолжал Павел Петрович. - Земли у нас...

- Хоть задницей ешь! - выкрикнула баба с дальнего конца стола, мукомоловская.

Все так и грохнули, засмеялись, а Павел Петрович смех переждал и продолжил:

- Значит, первое - земля! А второе...

- Земля и люди! - выкрикнул Колин крестный, но никто не засмеялся, а Павел Петрович даже поморщился.

- Второе, это... - Павел Петрович дал кому-то подержать свою рюмку и вытащил из кармана бумажник.

- Деньги! - догадались сразу несколько человек.

- Деньги, да не всякие! - Павел Петрович достал из бумажника несколько тысячерублевых и, покосившись на спящего Федьку, продолжил: - Не вот эти бумажки.

- Бумажки, как есть бумажки!

- Что на них купишь-то? - Народ был согласен с оратором, но смотрел на тысячерублевки вполне дружелюбно.

Павел Петрович спрятал их обратно в бумажник и вытянул из другого отделения стодолларовую.

- Вот - деньги! - Он победно поднял купюру над головой.

- Зеленая...

- Трояк, что ль?

- Сама ты - трояк! Дорал американский!

- Ах ты, батюшки!

- Не доллар, а сто! Видишь, вон однушка и два нуля.

- Ах ты, батюшки!

- Это ж сколько на наши будет?

- Сколько-сколько... Миллион!

- Ах ты, батюшки!

Пока деревенские обменивались мнениями по поводу денежки, Павел Петрович терпеливо и снисходительно ждал.

- Дай, Петрович, хоть в руках подержать, а? - Колин крестный тянул руку и смотрел умоляюще.

Павел Петрович усмехнулся, но купюру все-таки отдал. Она пошла по рукам, ее разглядывали, гладили, нюхали даже, словом - оценивали.

- И эти деньги уже готовы к нам прийти. Надо только открыть шлюзы! - Павел Петрович говорил по-прежнему торжественно, но краем глаза провожал свою сотню, уплывающую в дальний край стола.

- И третье - это... Третье - это... Ну?

Никто не знал, что - третье.

Такой большой и серьезный тост, а вкупе с ним лицезрение стодолларовой купюры несколько утомили всех и рассеяли внимание.

- Люди! - пришел на помощь Павел Петрович. - Люди - это наше богатство. Такие, как Николай, который даже из плена, из далекого Афганистана вернулся не куда-нибудь, а на землю своих предков, в родную деревню! Такие, как он, превратят наши заброшенные края в цветущий сад!

Павел Петрович хотел выпить, он уже поднял рюмку и выдохнул, как над столом пронесся слух, что деньги пропали. Люди смотрели возмущенно друг на дружку, хмурили брови, пожимали плечами, а кое-кто даже начал выворачивать карманы, показывая, что в них ничего нет. В глазах Павла Петровича возникла растерянность, но он поборол ее, мотнул головой и воскликнул с восхищением в голосе:

- Узнаю землячков!

- Узнаешь? - вскочил крестный.

- Узнаю!

- Раз узнаешь, тогда забирай! - И крестный вынул из-под тарелки и протянул купюру Павлу Петровичу.

- Шутка!

Все засмеялись. Все-таки крестный класс показал. Павел Петрович тоже смеялся, одновременно пряча стодолларовую в бумажник.

Он снова взял свою рюмку и выпил наконец.

Тетка Соня облегченно выдохнула. Она испугалась, что деньги пропали, дело-то в ее доме происходило. Повернулась к Коле и вдруг обнаружила, что его нет.

Она вошла в дом и позвала встревоженно:

- Сынок...

- Он в хлев пошел, я видела, - подсказала из кухни соседская девочка, вызвавшаяся помочь в этот день по хозяйству.

Тетка Соня удивилась про себя и заспешила в хлев. Открыв низкую дверь, она остановилась в проеме, замерла...

В пустом овечьем загончике, положив на серую солому маленький коврик, стоял на коленях Коля и молился. Это тетка Соня сразу поняла. Он громко шептал слова молитвы, которые сливались в одно таинственное: "лах-лах-лах". Время от времени он что-то сдавленно вскрикивал, вскидывался и распластывался туловищем по коврику. Скосив глаза, он увидел мать, глянул на нее коротко и вновь забормотал: "Лах-лах-лах".

Вот так...

И в тот же самый момент, когда это происходило и гулянка была в самом разгаре, случилось следующее. Даже не случилось, ничего не случилось, ничего не произошло, просто напротив дома Ивановых остановились красные "Жигули". В них сидел мужчина лет примерно тридцати пяти, в кожаной куртке и черных очках. Он закурил и стал смотреть по сторонам. Смотрел внимательно и, кажется, выискивал кого-то взглядом, впрочем, определенно это утверждать нельзя - из-за его очков. А вот то, что он нервничал, - это точно: стряхивая в окно автомобиля пепел, он сильно, слишком сильно ударял указательным пальцем по сигарете.

Он приехал в город вечером, когда смеркалось, спросил у пешехода, где гостиница, и, получив простое объяснение, быстро нашел ее. Райцентр К. был городишко гиблый. Пара заводов, с которых раньше кормился местный люд, теперь дышали на ладан, и нищета, сама себя не замечающая, была заметна стороннему взгляду даже на центральной улице, заставленной яркими, так называемыми коммерческими киосками. Здесь была и гостиница - обшарпанный, без вывески пятиэтажный пенал. На стеклах окон лежал слой пыли.

Мужчина снял черные очки. Он думал о чем-то напряженно или к чему-то готовился, щуря глаза и катая по скулам желваки.

Фойе гостиницы было пустым и сумрачным, но окошко администратора светилось. Там сидела пожилая, напудренная и накрашенная женщина с башней на голове, по моде шестидесятых. Похоже, прическу она делала раз в неделю, сохраняя ее до обновления, и теперь башня съехала набок - был конец недели. Она пила деготный растворимый кофе из майонезной баночки и читала газету "Спид-инфо".

- У вас можно снять номер? - спросил он и улыбнулся. Он был высок, строен и одет довольно пижонски. Помимо кожаной куртки на нем были синие джинсы и ковбойские сапоги со скошенными каблуками.

- Хоть два, - охотно ответила женщина и, отхлебнув из баночки кофе, прибавила: - Паспорт.