Габриэль Маркес - Сто лет одиночества

Ее звали Пилар Тернера. По воле своих родителей она приняла участие в великом исходе, завершившемся основанием Макондо: родители хотели разлучить свою дочь с человеком, который, когда ей было четырнадцать лет, лишил ее невинности и все еще продолжал жить с нею, когда ей исполнилось двадцать два года, но никак не мог решиться узаконить этот союз, потому что был не из ее селения. Он поклялся, что последует за ней на край света, но только попозже, когда уладит свои дела; с тех пор она все ждала его и уже потеряла надежду на встречу, хотя карты то и дело сулили ей мужчин, самых разных мужчин: высоких и низких, белокурых и темноволосых, которые должны были прибыть к ней – кто сушей, кто морем, кто через три дня, кто через три месяца, кто через три года. Пока она ждала, бедра ее утратили крепость, груди упругость; она отвыкла от мужских ласк, но сохранила неприкосновенным безумие своего сердца. Восхищенный новой чудесной игрушкой, Хосе Аркадио теперь каждую ночь отправлялся искать ее в лабиринте комнаты. Как-то раз он нашел дверь запертой и принялся стучать, зная, что, уж если у него достало смелости стукнуть в первый раз, надо стучать до конца… После бесконечного ожидания дверь открылась. Днем, валясь с ног от недосыпания, он втайне наслаждался воспоминаниями о прошедшей ночи. Но когда Пилар Тернера появлялась в доме Буэндиа, веселая, безразличная, насмешливая, Хосе Аркадио не приходилось делать никакого усилия, чтобы скрыть свое волнение, потому что эта женщина, чей звонкий смех вспугивал бродивших по двору голубей, не имела ничего общего с той невидимой силой, которая научила его затаивать дыхание и считать удары своего сердца и помогла ему понять, отчего мужчины боятся смерти. Он был так занят своими переживаниями, что даже не сообразил, чему все радуются, когда его отец и брат потрясли дом сообщением, что им удалось наконец воздействовать на металлические шкварки и извлечь из них золото Урсулы.

Они достигли этого после многих дней упорного труда. Урсула была счастлива и даже возблагодарила Бога за то, что он изобрел алхимию, жители деревни набились в лабораторию, где их угощали лепешками с вареньем из гуайявы в честь свершившегося чуда, а глава семьи Буэндиа показывал им тигель с освобожденным золотом, и вид при этом у него был такой, будто он сам только что изобрел это золото. Переходя от одного к другому, он очутился возле своего старшего сына, который последнее время почти не появлялся в лаборатории. Он поднес к его глазам желтоватую сухую золу и спросил: «Ну, как это выглядит?»

Хосе Аркадио правдиво ответил:

– Как собачье дерьмо.

Отец ударил его по губам тыльной стороной руки, да так сильно, что изо рта Хосе Аркадио потекла кровь, а из глаз – слезы. Ночью, ощупью найдя в темноте пузырек с лекарством и вату, Пилар Тернера приложила к опухоли компресс из арники и сделала все, чего хотелось Хосе Аркадио, не причинив ему никаких неудобств, ухитрившись любить и не ушибить. Они достигли такой степени блаженства, что минуту спустя, сами того не заметив, впервые за время своих ночных встреч, стали тихо разговаривать.

– Я хочу быть только вдвоем с тобой, – шептал он. – На днях я всем все расскажу и покончу с этими прятками.

Пилар Тернера не пыталась отговорить его.

– Да, хорошо бы, – согласилась она. – Если мы будем одни, мы зажжем лампу, чтобы видеть друг друга, я смогу кричать что вздумается, и никому до этого не будет дела, а ты сможешь болтать мне на ухо разные глупости, какие только тебе взбредут в голову.

Этот разговор, едкая злоба против отца и уверенность в том, что уж незаконная-то любовь останется ему во всех случаях, внушили Хосе Аркадио спокойное мужество. Без какой-либо подготовки он рассказал все брату.

Сначала маленький Аурелиано увидел в похождениях Хосе Аркадио только грозившую брату страшную опасность, он не понял, что за сила его притягивает. Но постепенно мучительное волнение Хосе Аркадио передалось и ему. Он заставлял брата рассказывать мельчайшие подробности, приобщался к его страданиям и наслаждениям, чувствовал себя испуганным и счастливым. Теперь он ждал возвращения Хосе Аркадио и до зари не смыкал глаз, ворочаясь на своей одинокой постели, как на ложе из раскаленных углей; потом братья разговаривали до того часа, когда уже надо было вставать, и скоро оба впали в какое-то полудремотное состояние, прониклись одинаковым отвращением и к алхимии, и к отцовской учености и замкнулись в одиночестве. «У детей вид совсем осовелый, – говорила Урсула. – Глисты, наверное». Она приготовила отталкивающего вида пойло из растертого в порошок мексиканского чая. Оба сына выпили это лекарство с неожиданной стойкостью и одиннадцать раз за этот день дружно усаживались на горшок, чтобы извергнуть из себя розоватых паразитов, которых они с великим торжеством показывали всем и каждому, ибо получили возможность сбить с толку Урсулу в том, что касалось истоков их рассеянности и вялости. Аурелиано не только понимал треволнения брата, но и переживал их вместе с ним, как свои собственные. Однажды, когда тот подробно описывал ему механизм любви, он остановил его вопросом: «А что тогда чувствуешь?» Хосе Аркадио не замедлил ответить:

– Это как землетрясение.

В один из январских четвергов в два часа ночи родилась Амаранта. Прежде чем впустить кого-нибудь в комнату, Урсула тщательно осмотрела ребенка. Девочка была легкая и вертлявая, словно ящерица, но все у нее было человеческое. Аурелиано узнал о событии, только когда заметил, что в доме собралось много народу. Воспользовавшись сутолокой, он отправился искать брата, постель которого пустовала с одиннадцати часов ночи; это решение он принял так внезапно, что даже не успел сообразить, как ему извлечь Хосе Аркадио из спальни Пилар Тернеры. Несколько часов бродил Аурелиано вокруг ее дома, издавая условный свист, пока наконец близость рассвета не вынудила его вернуться восвояси. В комнате матери он увидел Хосе Аркадио, тот с невинным лицом забавлял новорожденную сестренку.

Не прошло еще и сорока дней после родов, как снова появились цыгане. Это были те же самые фокусники и жонглеры, которые приносили лед. Очень скоро стало ясно, что, в отличие от племени Мелькиадеса, они не глашатаи прогресса, а просто торговцы зрелищами. Даже тогда, когда они принесли лед, они показывали его не как нечто такое, из чего люди могут извлечь пользу, а просто как цирковой аттракцион. На сей раз среди многих других чудес цыгане притащили с собой летающую циновку. Но в ней они видели не существенный вклад в дело развития средств сообщения, а просто-напросто забаву. Народ, конечно, вытряс свои последние монеты за удовольствие полетать над крышами селения. Под защитой восхитительной безнаказанности, порожденной всеобщим беспорядком, Хосе Аркадио и Пилар упивались полной свободой. Они были счастливые жених и невеста, затерянные в толпе, и даже начали подозревать, что любовь может быть чувством более глубоким и спокойным, чем необузданное, но скоропреходящее блаженство их тайных ночей. Однако Пилар нарушила очарование. Подогретая восторгом, который вызывало у Хосе Аркадио ее общество, она приняла видимость за сущность и с размаху обрушила на его голову вселенную. «Теперь ты действительно мужчина», – заявила она. И так как он не понял, что она хочет этим сказать, объяснила ему по словам: