Сергей Минаев - The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты

– С вас станется, – криво усмехнулся тот, забрал наши телефоны и аккуратно запер за собой дверь.

Выпустили нас через час с небольшим. Погода стояла еще гаже, чем накануне, и к дождю прибавился порывистый, пробирающий до стелек в обуви ветер. Мимо нас прошмыгнул хлипкого вида сержант, на секунду задержав цепкий взгляд на Хижняке.

– Сигареткой не угостите? – вопрос Олега прозвучал скорее как утверждение. Мент не удостоил его ответом и юркнул в отделение.

– Как был уродом, так и остался, – процедил Хижняк.

– Кто?

– Одноклассник мой. Вот же тесен мир!

– Да ладно! Нам бы его ночью встретить.

– Думаю, тогда бы тариф был раза в два выше.

– Почему?

– Одно дело в удаленном доступе скролить на «Одноклассниках» дорогие иномарки людей, которых весь класс считал неудачниками, а другое – встретить их наяву. Особенно когда на тебе погоны.

– Весело! – Я вытащил из кармана мобильный, мазнул глазами пять непринятых вызовов от отца. – Начинаешь убеждаться в справедливости поговорки «Полстраны сидит – полстраны охраняет».

– Давай только без патетики, а? – Олег поднял воротник пиджака. – Я, конечно, понимаю, теперь у нас есть все основания подпевать в такси радио «Шансон», но думаю, мы как-то попытаемся прожить без него. Сложно, но мы ведь справимся?

– Кстати о такси. Твой... приятель приехал? Подбросите меня, а то мне с отцом сейчас... сам понимаешь.

– Легко, – Хижняк кивнул в сторону стоявшей метрах в десяти желтой «Шкоды-Фелиция».

– Спасибо.

Навстречу нам из машины вылез субтильный юноша, крашеный черно-желтыми прядями и выглядевший в своих узких джинсах, приталенном пиджаке и серой футболке, будто с показа Comme des Garзons . Он бросился к Олегу, но заметив меня, остановился в метре от него, скромно потупил глаза и что-то сказал одними губами. В очередной раз позвонил отец, дав мне повод отойти в сторонку и не смущать эти два разлученные застенком сердца.

– Да, папа, – ответил я.

– Ты вообще понимаешь, в какое положение ты меня ставишь, бла-бла-бла-бла-бла, – заверещала трубка.

– Да, папа.

– Ты думаешь, а-а-а-а-а-а-а!!!

– Нет, папа.

– А если бы у-у-у-у-у-у-у!!!

– Это было бы ужасно, папа.

– Я тебя жду в машине, это (детальные объяснения, словно Google Maps смотришь).

– Я не могу, папа.

– Почему?

– У меня друзья в машине.

– Значит, когда тебе удобно, у тебя друзья, а отец нужен только а-а-а-а-а-а-а-а!!!

– Папа, я тебе потом все объясню.

– Я тебя больше не хочу слушать!

– Я тебе, правда, потом все объясню.

– И видеть в ближайшем будущем тоже!

Заставив себя выслушать все его гневные тирады практически до конца, провожу быстрые переговоры о временном прекращении огня и обещаю увидеться с ним завтра, поклявшись в противном случае исчезнуть из его жизни, как подвид ядовитых насекомых.

Хижняк курит и томно смотрит, как его друг снимает пиджак, аккуратно складывает и убирает за подголовники заднего сиденья. У Хижняка извиняющийся взгляд, а глаза мальчика мечут молнии. Видимо, мальчик только что закончил гневную отповедь, раскрасив ее собственными страданиями и, возможно даже, упомянул что-то про его, Олега, вечное раздолбайство и жестокосердие по отношению к любящим людям. И он открыл было рот, чтобы продолжить, но Хижняк так картинно курил и улыбался, а мальчик так порывисто ловил свое отражение в боковых зеркалах, что несмотря на его раскаченные бицепсы и двадцатитрехлетний возраст, становилось понятно, кто тут звезда, а кто красивая, истеричная, но все-таки домохозяйка. – Ты вперед или назад? – Хижняк щелчком избавился от окурка. – Назад, – ответил я, садясь за водителем. – Я – Андрей, спасибо, что подбросите! – Дима, – не оборачиваясь, ответил мальчик стальным голосом и завел двигатель. – Ну что, «Шансончик» поставим? – предложил я, отчего Дима, кажется, вжался в кресло. – Непременно, – Хижняк сел рядом со мной, подался всем телом вперед и включил компакт-диск. Через несколько минут мы неслись по Садовому кольцу, и я курил, прижавшись к двери, стараясь избегать ненужных прикосновений в довольно тесном салоне «Шкоды».

пела в динамиках «Пеп-си», —

Хижняк повернулся ко мне, поцеловал воздух губами и захихикал. Дима бросил ревнивый взгляд в зеркало заднего вида.

Я выбросил в окно недокуренную сигарету. Перед тем как позвонить Наташе, посмотрел на руки Димы, лежавшие на руле. Понять, что такое красивые вены, в этот раз я так и не смог.

– Привет! – У Наташи отчаянно усталые глаза.

– Привет! – Чмокаю ее в губы, скидываю куртку, начинаю на ходу раздеваться.

– А это у нас менты теперь такие гостеприимные или ты пешком возвращался?

– Мы с Хижняком ждали, пока за нами его приятель заедет, – снимаю рубашку.

– А он все не ехал и не ехал.

– Так и было, – стягиваю джинсы. – Я хочу принять душ.

– За что вас в милицию забрали, ты еще не придумал?

– За драку. И за траву.

– Ты дрался? С кем? – Она загораживает мне дорогу, хватает за руки.

– С Хижняком. Нажрались сильно и полезли в бычку.

– А на ваших телевизионных корпоративах менты – это обычное дело? – В глазах недоверие пополам с тоской.

– Залезь, пожалуйста, в правый карман моей куртки, – говорю я, стараясь быть как можно спокойнее.

– Зачем?

– Залезь.

Она идет в прихожую, возится с моей кожаной курткой, достает справку, разворачивает.

– Это что?

– Справка из ментовки. Специально попросил. Для тебя.

– Ты издеваешься? – Она подходит ко мне, держа бумажку двумя пальцами, будто боясь обжечься.

– По-моему, это ты издеваешься. Можно, я наконец приму душ?

Вхожу в ванную, закрываю за собой дверь. Запираюсь. Смотрю на себя в зеркало. Лицо перекошено раздражением. Надо над собой работать, да что-то надоело за все эти годы.

– А менты вас за деньги отпустили или как? – слышится из-за двери.

– Отпустили бесплатно. Ага. С травой, – забираюсь под душ, – а справку за деньги написали.

– Знаешь, я думаю...

– Знаешь, я знаю, что ты думаешь, – огрызаюсь я, – вот если бы так оно все и было, как ты думаешь, поверь, я сочинил бы что-то позавлекательнее, чем ночь в ментовке. Например, пришел бы домой под утро, сильно пьяный. Корпоратив сам по себе – это же отличная отмазка, правда?

Она что-то отвечает, но я не слышу. Струи воды попадают мне в уши, я закрываю глаза и переключаю этот канал. В голове только один вопрос: почему получается, что правда – единственная версия, в которую никто никогда не верит?