Сергей Минаев - The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты

И эти мысли меня убивают. Я выпиваю стакан за стаканом и чувствую, как в горле собирается комок. Я давно не плакал. Честно, искренне, навзрыд. А сейчас хочу завыть. Трезвая логика говорит о том, что с этой историей нужно заканчивать, свернуть ее, быстро и наименее болезненно для обоих. Довести до того момента, когда Наташа уйдет сама.

Но пьяная искренность молит о шансе. Я хочу попробовать любить. Хочу попытаться. Ну почему именно сейчас я должен позорно соскочить? Она – не все. Она другая. У меня может получиться. У меня получится. Я попробую. Я очень хочу попробовать. Неужели я один из самых мерзких ублюдков в этом городе? Я могу быть другим. Я уже другой. Я изменился. Все, что мне нужно, – быть с ней рядом. Дышать ее запахом, смотреть в ее глаза. Я... фак... я не могу без нее... и это правда. Это ни от кого не зависит. Здесь нет «обстоятельств» и «некоторого неудобства». Я часто не оставлял шансов другим, еще чаще их не оставляли мне. Но неужели я не могу дать его самому себе? Один раз. И что это за жизнь, в которой я не могу даже попытаться?

Ведь я не герой видео-сюжета. На самом-то деле я тут, за кадром. А тот, что на сцене, – это не я. Он не может быть мной, не может даже сыграть меня. Потому что у него нет эмоций. Он сделан из цифры, а я из плоти. Он всегда хорош собой, ладно пригнан и четко смонтирован. Его любят все женщины, а меня только одна. У него не бывает поноса, насморка и кругов под глазами. Я всего лишь говорю, а он доносит. Он искрометен и остр на язык – все, что не попадает в эти категории, брак по звуку. У него не пойдет носом кровь и не прольются слезы. А у меня они капают. Прямо сейчас. Он не бывает несчастен или счастлив. Он всегда на драйве. Мне же плохо. Плохо до рези в глазах, до судорог в уголках рта, вечно растянутого в его улыбке. Плохо оттого, что меня часто путают с ним. Плохо оттого, что я сам с ним запутался. Это ему звонили от Эрнста и носили в гримерку шампанское. Это он ненавязчиво пробрасывает в разговоре цифры рейтингов и старается давать безэмоциональные оценки коллегам. Это он позволяет любить себя безответно, потому что ему самому всегда никак . И я ненавижу его за это.

С утра Наташа не поехала учить детей, сказавшись больной, и мы провалялись в постели, глядя по VH1 «We are the 80’s». Видео Spandau Ballet, Culture Club, Kate Bush, Madonna, Duran Duran, Wham!, Bronski Beat, где у всех кричащий макияж, пиджаки немыслимых расцветок с подбитыми плечами, темные очки Ray-ban wayfarer , ослепительные улыбки и огромные серьги в виде пластиковых колец или множество пластиковых браслетов на запястье (кажется, так были одеты все, включая мужчин). И действие у всех видео происходило в Майами, а вокруг непременно было море и пальмы, и только молодые U2 были в дубленках и пели что-то вроде « Two hearts beats as one» , стоя на крыше дома.

А мы пили вино и лениво препирались о том, что лучше в культурном плане – 80-е с их кабриолетами и голубыми небесами или 90-е с вечной депрессухой лондонских или сиэттловских подворотен в черно-белых тонах. И я уже было собирался признать, что в музыкальном плане 90-е значат для нас больше, чем 80-е (если не считать Depeche Mode ), хотя с философской точки зрения мне ближе кокаиновая попса Duran Duran и потребительская культура тех лет, нежели псевдо-протест или революции на продажу рокеров 90-х, но Наташа свела игру вничью, заметив, что здесь сначала не было чего потреблять, а потом резко не стало тех, во имя кого можно делать революции. Так что все эти музыкальные месседжи остаются для нас не более чем изображениями чужих берегов на магните, которые каждый волен вешать на холодильник, исходя из собственной меры дурновкусия.

И я заметил, что, судя по глянцевым журналам, нам скоро придется надевать на себя весь этот восьмидесятнический треш, хотя я лично ничего не имею против кожаных курток с белыми футболками.

На тумбочке заерзал мой мобильный, я сделал неимоверное усилие над собой, чтобы к нему не тянуться, но он лежал слишком близко. Взял в руки – сначала переставил на режим без звука, потом совсем отключил.

– Ты бы не отключал, вдруг Даша позвонит. – Наташа кокетливо поправила волосы, видимо, изображая Дашу.

Я ущипнул ее за задницу, увернулся от ответного удара, перекатился на другую сторону кровати, взял пульт и начал бесцельный серфинг каналов. По «Культуре» шел «Жестокий романс». Сцена утреннего объяснения на пароходе. Михалков ломал в пепельнице сигару, Гузеева беззвучно плакала. В сотый раз ловлю себя на мысли, что знаю эту картину наизусть, но переключить рука не поднимается.

– Когда смотрю это кино, – говорит Наташа, уперев подбородок в край бокала с вином, – все время задаюсь вопросом, какого черта в жизни так происходит, что человек безумно влюбляется только в того, кто ему явно не пара? В того, с кем и так ясно: хеппи-энда не будет?

– И наоборот, гонит от себя тех, кто заглядывает ему в глаза, готов день и ночь ждать, пока объект любви соизволит посмотреть в его сторону и все такое... Странно. Я всегда объяснял это тем, что людей с интеллектом выше среднего привлекают страдания, а среднестатистического обывателя – комфорт.

– А ты когда-нибудь выбирал между страстью и комфортом?

– Я? Как тебе сказать. – Я почесываю переносицу. – У меня постоянное горе от ума. Я все делаю страстно, понимаешь? Ругаюсь с официантами, смотрю кино, веду передачу, пишу эсэмэс. Я как безумный, все через себя пропускаю. Я не могу оставаться бесстрастным. Слишком сильно вовлечен в детали. А комфорта у меня, пожалуй, и не было никогда.

– Странный у тебя смысловой ряд, – она переворачивается на живот, – если ты не делаешь различия между официантом и, например, женщиной, то ты либо псих, либо играешь.

– Ну, это сильное преувеличение. Делаю. Я никогда не спал с официантами, – наваливаюсь на нее и начинаю картинно душить. – Хотя, если бы ты была официанткой, я бы тебя задушил от страсти.

– Отстань! – Она вырывается. – Я серьезно, вот скажи мне, Миркин, ты когда-нибудь выбирал между двумя женщинами?

– Это как?

«Мой последний опыт тебя явно позабавит».

– Это когда одна любит тебя, как слепая собака, и ты, в общем-то, не против. А в другую безумно влюблен ты, а перспективы с ней неопределенные.

– Не-а, – честно говорю я, – у меня всегда было так, что и одна, и вторая, как... какие собаки?

– Слепые.

– Во-во.

– Ты просто роковой мужчина! – Она смеется, отворачивается и тянется за пачкой сигарет. – И кого ты выбирал, интересно?