ГУМИЛЕВ Николаевич - СТРУНА ИСТОРИИ

После какого-то момента, после какой-то красной черты пассионарии ломают первоначальный общественный императив и меняют стереотип своего поведения. Они перестают работать на общее дело, они начинают работать каждый сам за себя. Причем сначала эти феодалы, допустим (или какие-нибудь византийские купцы-негоцианты, или арабские завоеватели), говорят так:

«По отношению к нашей общественной форме (Халифату ли, империи ли Византийской, французскому или английскому королевству) мы все делаем, что от нас требуют. А силы у нас остаются!»

Поэтому императив меняется, он звучит уже так: «Не будь тем, кем ты должен быть, но будь самим собой!» То есть какой-нибудь дружинник — копьеносец, оруженосец — он хочет быть не только оруженосцем своего графа или герцога, но еще и Ромуальдом или каким-нибудь Ангерраном . Он хочет, чтобы его имя звучало.

Художник начинает ставить свою подпись под картинами: «Это я сделал, а не кто-то» . Да, конечно, идет на общую пользу, все это так, украшает город замечательной скульптурой, но «Уважайте и меня!».

А проповедник не просто пересказывает слова Библии или Аристотеля (без сносок, перевирая, как попало), он не утверждает, что это чужие святые слова. Нет, он говорит: «А, я (Я!), по этому поводу думаю так-то». И сразу становится известно его имя.

И так как таких людей оказывается весьма большое количество, то они, естественно, начинают мешать друг другу. Они начинают толкаться, толпиться, раздвигать друг друга локтями во все стороны и требовать каждый себе больше места.

На первых порах в Западной Европе , например, это вызвало совершеннейшее броуновское движение, которое называется феодальной раздробленностью . Должен вам сказать, что сам экономический принцип феодализма вовсе не предполагает огромного количества безобразий. Они могут быть и быть, то есть это не связано с экономическими условиями, со стремлением, например, дать по физиономии соседу, а потом убить его на дуэли, — пользы от этого никакой нет, а риск большой, потому что и сосед может вас проткнуть. Однако они на это шли.

С точки зрения этнологии , нам важны не способы эксплуатации крестьян, а характер поведения всего общества. А общество вело себя самым разнообразным образом. Были разные формы феодализма…

Для того чтобы считаться принадлежащим классу феодалов — быть дворянином или даже иметь титул, для этого надо было совершить какой-то подвиг. Конечно, можно было бы получить это звание и по наследству. Дети графов, естественно, становились графами. Но если, скажем, у графа одно графство и пять человек детей, то один получал наследство, а остальные-то ничего не получали. Они назывались vicomte [298] Виконт ( франц. vicomte) — букв, заместитель графа. Первоначально во Франкском государстве Каролингов заместитель графа, позднее в странах Западной Европы дворянский титул (ниже графского и выше баронского). (Л. Н. Гумилев произносит по-французски. — Ред. ) — виконты, то есть «второсортные» графы. Но это их не устраивало, потому что никаких материальных преимуществ они при этом не имели.

А, кроме того, представьте себе пассионария из народа . Дело в том, что поскольку пассионарность — признак природный, передающийся генетически, а во всех слоях есть очень симпатичные дамы, и пассионарии, занявшие высокое положение, добиваются их симпатии и оставляют от них потомство. Появляются пассионарии во всех слоях населения, и среди горожан, и среди крестьян, и среди невольников, даже рабов. Они не удовлетворяются своим социальным положением, они ищут выход.

Так вот, во Франции этот выход существовал вплоть до XVII в., до Ришелье, [299] Ришелье Арман Жан дю Плесси (1585–1642) — кардинал, герцог де Ришелье, французский государственный деятель, прозванный «красным кардиналом» (l'Eminence Rouge). Репутация Ришелье как одного из величайших государственных деятелей Франции основывается на его последовательной дальновидной и искусной внешней политике и на безжалостном подавлении непокорных дворян. который велел все-таки пересчитать, кто дворяне , а кто не дворяне . Потому что дворянином заявлял себя каждый, кто хотел нести королевскую службу и делать там свою карьеру. И никто его не проверял, потому что некогда было проверять и незачем, считалось, проверять. — Раз человек хочет, ну почему его не признать, какая разница? Да, конечно, налог с него уже собирать нельзя, но он же служит. А потом его скоро убьют, потому что служба-то в основном военная, так тогда вообще незачем огород городить. И поэтому количество пассионариев и, так сказать, феодалов выросло колоссально.

Аналогичный процесс шел в Аравии . Там феодализма наследственного не было. Там был феодализм по должности — какую человек занимает должность, тем он и считается. Самая высокая должность, которой мог достичь человек, не принадлежащий к роду Пророка или халифов, — это должность эмира. Эмир — это, если буквально перевести на русский язык, «уполномоченный» и даже скорее «особо уполномоченный». То есть эмиром мог стать любой мусульманин, вне зависимости даже от своего происхождения. Мало того, в гаремах было все перепутано. Никто не знал, кто есть кто, ну матерей знали, а о бабушках и дедушках — представления не имели. Но, поскольку они рождались в арабских гаремах, считались арабами и имели все права. Но, кроме того, каждый перс , какой-нибудь армянин, сириец, бербер, курд , заявивший, что он хочет принять веру ислама, тем самым получал все возможности занять любую должность, на какую он способен. Естественно, все стремились стать эмирами .

Результат был сначала довольно положительный, — сначала. То есть арабо-мусульманское государство (Л. Н. Гумилев идет к карте, говорит и показывает территорию Арабского халифата, на пленке текст плохо слышен. — Ред. ) распространялось от Аравии до Памира на востоке и до Луары на западе, оно стало совершенно … огромным, и все оно управлялось эмирами, которых назначал халиф. А эмиры, которые делали свою карьеру, естественно, каждый старался обеспечить себе максимум самостоятельности, потому что императив — «Будь самим собой!» (то есть не просто назначенным халифом человеком, но — и Абу-Бекром, Абдуррахманом, Саидом ли, кем-нибудь еще, но — со своим именем). Ну, они великолепно знали, что это очень полезно.

И поэтому эта колоссальная завоеванная страна (завоеванная первыми халифами в первый период этногенеза) уже к IX в., да уже во второй половине VIII в., — начала дробиться на части. Потому что эмиры (вовсе не нарушая ни присяги, ни уважения к халифу) просто не давали ему деньги, которые собирали со своей области. Деньги они оставляли себе. Они очень уважали халифа (т. е. избранного наследника. — Ред. ), они подчинялись ему де-юре. «А деньги-то, — говорили они, — такая приятная вещь! Зачем я ему буду отсылать?»