Луи де Берньер - Война и причиндалы дона Эммануэля

– Значит, в америкашек не стрелять, но в офицеров-то можно? – спросил Хосе.

– Если их распознаешь, – ответил дон Эммануэль. – Они славятся тем, что атаку ведут сзади. Но в любом случае, и это было бы ошибкой.

– И вы, наверное, расскажете – почему, – вмешался Хекторо, уже теряя терпение.

– Да это просто. Офицеры – сынки богачей, вот почему. Если убивать только их, богатеи соберут все до последнего сентаво, мобилизуют всех до последнего солдата и полицейского и поведут против вас отчаянную войну самыми грязными способами. Я бы посоветовал офицеров просто ранить. Тогда они отправятся по домам героями, и все будут счастливы. Мамочка вопит от радости, обнимая вернувшегося сынка. А убьешь его – и она завопит о мести, угрожая забрать свои денежки у консерваторов, если не будут приняты решительные меры. – Дон Эммануэль хмыкнул. – Теперь можно мне кой-чего предложить?

– Предлагайте, – сказал Педро. – Только без этих ваших шуточек про яйца. Все очень серьезно.

– Мне кажется, – сказал дон Эммануэль, – вам нужно придумать, как доставить им неприятности. Отравляйте воду там, где они ее берут. У меня есть дохлый бычок, я с удовольствием одолжу его, если пожелаете сбросить тушу в Мулу. Еще я бы посоветовал почаще испражняться в реку – ниже поселка, разумеется. Посылайте им мясо и фрукты с крысиным ядом, по чуть-чуть, чтоб их только рвало. Думаю, можно и попугать. Большинство солдат боится темноты. Уверен, вы еще что-нибудь придумаете. Я для вас тоже немного постарался. Сознаюсь, это имеет отношение к яйцам. – В глазах дона Эммануэля заплясали смешинки. Все ждали продолжения.

– Дело касается одной смазливой шлюшки из Чиригуаны по имени Фелисидад.

– Классная баба, – заметил Хекторо.

– Согласен. Но я узнал от доктора из чиригуанской больницы, что Фелисидад в Барранкилье подцепила чудный трипперок и слегка прихворнула сифилисом. Я дат ей четыре тысячи песо и попросил воздержаться от лечения пару недель, но поставил одно условие.

– Что за условие, дон Эммануэль? Надеюсь, вы нас тут не разыгрываете! – Терпение совсем покинуло Хекторо, и он как-то беспокойно суетился.

– Условие такое: она, вся в восторге перед героическими захватчиками, придет в армейский лагерь и трахнет столько офицеров и гринго, сколько осилит. Полагаю, через месяц у большинства офицеров и советников появятся славненькие шанкры на елдаках и, может, во рту, и еще гной закапает. Через месяцок они будут мочиться битым стеклом и, думаю, скоренько отбудут в Вальедупар, дабы посетить военный госпиталь.

Вся четверка расхохоталась, а дон Эммануэль просиял:

– Я знал, что вам понравится.

Когда крестьяне возвращались в поселок, Хекторо сказал:

– Все равно, трудно удержаться от искушения пальнуть в америкашку.

– Думаю, я все-таки подстрелю одного. Так, для удовольствия, – ответил Мисаэль.

– И я одного офицера подобью, в ноги, – заявил Педро.

– Послушайте, – заговорил Хосе, – военные пробудут здесь, по меньшей мере, месяц, даже если план дона Эммануэля сработает. Нам все равно придется воевать, месяц – это очень долго. По-моему, нужно напасть на них, чтоб они не пришли в поселок, не разрушили нам дома, не разорили поля. Думаю, надо первыми атаковать.

– Я готов, – сказал Педро. – Я охотник. Знаю много способов убивать, чтоб никто не заметил, прости меня, господи. Поеду в Чиригуану.

– Пожалуй, и я съезжу в Чиригуану, – задумчиво проговорил Хекторо. – В любом случае надо показаться доктору.

– Ты заболел, Хекторо? – встревожился Мисаэль.

– Пока нет, но хотелось бы знать наверняка. На прошлой неделе я славно провел времечко с Фелисидад.

Аурелио проснулся перед самым рассветом, встал и оделся. Пошевелил угольки в разожженном с вечера очаге, подложил сухой травы. Когда она разгорелась, добавил кору и хворост, и вскоре вкусный запах жареной маниоки плыл над полянкой в лес. Там зашевелились звери, их крики напомнили Аурелио, как однажды Парланчина восхитила его своими подражаниями, и сердце больно кольнуло. Стоя в дверях, он взглянул на холмик, под которым покоилась его девочка.

– С добрым утром, моя хорошая, – сказал Аурелио и услышал ее щебет, увидел, как она идет к нему, как развеваются ее длинные волосы.

– Здравствуй, папасито, – сказала Парланчина и поцеловала его в щеку.

Она обернулась через плечо и ласково ему улыбнулась, а потом скрылась за деревьями.

Аурелио всегда встречался с Парланчиной в этот час, и обычно они перебрасывались парой слов. Однажды она пришла, когда он стоял в реке с острогой, ждал рыбу; Парланчина коснулась его плеча и прошептала:

– Скажи свое настоящее имя.

Аурелио повернулся – она смеялась, и он потянулся к ней. Парланчина приложила его руку к щеке, поцеловала, снова засмеялась и прибавила:

– Я теперь знаю твое настоящее имя, можешь не говорить. Для меня ты всегда – папасито, и я не произнесу твоего имени, вдруг кто услышит.

– Парланчина… – заговорил Аурелио, но она пальчиком коснулась его губ и растаяла. Его всегда охватывала пронзительная грусть, когда она уходила. Он хотел спросить, с ней ли еще оцелот.

В гамаке зашевелилась Кармен:

– Querido, ты зачем делаешь мою работу? Завтрак готовлю я. Нельзя менять порядок, это приносит несчастье.

Аурелио обернулся и подошел к жене. Заглянул в еще сонные глаза и горько усмехнулся:

– Наш порядок уже переменился.

– С Гвуббой разговаривал?

– Поговорили.

– Отчего я не вижу ее? Почему она со мной не разговаривает?

– Так всегда происходит, – сказал Аурелио. – Сын является матери, а дочь – отцу. Был бы у нас сын, он бы приходил к тебе, а я бы никого не видел. К тому же я индеец. Нам духи запросто являются. Тебе нужно вызывать их заклинаниями, а бледнолицему их вообще видеть не дано.

Кармен задумалась.

– Мне так грустно, что я не вижу ее. Аурелио?

– Что, Карменсита?

– А как я узнаю свое настоящее имя, если никогда не знала?

– Тебе оно не нужно, – ответил Аурелио. – Ты не индианка. У вас другой загробный мир.

– А если я хочу быть с тобой?

– Тогда кто-то должен сказать тебе твое настоящее имя. Я не могу, я его не знаю.

– Гвубба же не индианка, – возразила Кармен. – А у нее есть настоящее имя.

– И у тебя будет, раз тебе хочется, – успокоил Аурелио.

Мягкий утренний свет проникал в хижину, где они, сидя на корточках, в молчании позавтракали маниокой. Потом, ни слова не говоря, Аурелио поднялся и отправился разыскивать тропу, где Парланчина встретилась с безжалостной смертью. Дочка уже поджидала его там, высокая и красивая, на руках свернулся оцелот. Улыбнувшись отцу, Парланчина опустила животное на землю. Помахивая хвостом, кот затрусил в подлесок. Аурелио ласково поглядел ему вслед.