Кейт Мортон - Когда рассеется туман

Тедди выпрямился и поглядел на Ханну, не отпуская ее руки. Что-то сказал — она слегка кивнула — и ушел.

Ханна глядела ему вслед. Когда он исчез в темноте, она погладила другой рукой место поцелуя.

Ранним утром, после бала, я помогала Ханне раздеться. Эммелин уже спала, ей снились шелк и атлас, музыка и танцы, а Ханна молча сидела за туалетным столиком, пока я — пуговица за пуговицей — расстегивала на ней перчатки. От тепла ее тела они стали мягче, и я смогла стянуть их просто пальцами, а не с помощью специального приспособления. Когда я дошла до жемчужин на запястье, Ханна отдернула руку и сказала:

— Знаешь что, Грейс?

— Что, мисс?

— Я еще никому не говорила… — Ханна заколебалась, даже посмотрела, закрыта ли дверь. — Обещай не рассказывать ни Нэнси, ни Альфреду — никому.

— Я умею хранить секреты, мисс.

— Знаю. Я всегда тебе доверяла. — Она глубоко вздохнула. — Мистер Лакстон сделал мне предложение. — Ханна подняла на меня растерянные глаза. — Он говорит, что любит меня, Грейс.

Не зная, что ответить — не хотелось притворяться — я снова взяла руку Ханны. Она не сопротивлялась, и я опять занялась перчаткой.

— Хорошо, мисс.

— Да, — закусывая губу, согласилась Ханна. — Наверное, это хорошо.

Мы встретились глазами, и мне вдруг показалось, что я не прошла проверку. Я отвела взгляд, сняла с Ханны перчатку, похожую на сброшенную кожу, и принялась за вторую. Ханна молча следила за моими движениями. Под тонкой кожей запястья бился пульс.

— Я еще не дала ответа.

Она все смотрела на меня, будто ожидая чего-то, а я не поднимала головы.

— Да, мисс, — только и прошептала я.

Ханна посмотрела на свое отражение в зеркале. Я сняла с нее вторую перчатку.

— Сказал, что любит… Можешь себе представить?

Я промолчала, да Ханна и не ждала ответа. Она отпустила меня, сказав, что дальше справится сама.

Когда я закрывала дверь, она по-прежнему сидела перед зеркалом, разглядывая себя, словно впервые. Будто запоминала собственное лицо на случай, если при следующем взгляде в зеркало оно станет совершенно другим.

В тот самый момент, когда Ханна глядела на себя в зеркало, удивляясь неожиданному повороту событий, мистер Фредерик переживал другой, менее приятный шок. Саймион Лакстон нанес удар в совершенно неподходящее время — но ведь бизнес не может ждать, пока юные барышни потанцуют на своем первом балу, не так ли?

И вот, пока по залу кружились пары, Саймион сообщил мистеру Фредерику, что синдикат отказался финансировать неприбыльный завод. Слишком большой риск. Зато земля там вполне достойная, и он вполне смог бы найти на нее выгодного покупателя, если Фредерик не хочет сам возиться с продажей. (Кстати говоря, есть у него один друг в Америке, который как раз хочет построить для молодой жены копию садов Версаля.)

Мы, внизу, узнали обо всем от камердинера мистера Лакстона, который в тот день перебрал бренди. Поразились и перепугались — но делать было нечего, приходилось жить так, будто ничего не произошло. В доме было полным-полно гостей, которые проделали долгий путь по зимнему морозу и настроились отдохнуть хорошенько. И потому мы несли свою службу: кормили, подавали чай, убирали в комнатах.

Только мистер Фредерик не стал притворяться, будто все нормально, и пока гости шатались по его дому, поглощали его запасы, читали его книги и вообще всячески пользовались хозяйской щедростью, он сидел взаперти у себя в кабинете. Только когда от Ривертона отъехала последняя машина, он вышел и стал бродить по дому — сжав зубы, молчаливый и бледный как смерть, перебирая в голове планы и идеи, которым не суждено было сбыться. Говорят, он слонялся так до самой смерти.

Лорд Гиффорд стал захаживать к нам почти что регулярно. Из деревни вызывалась мисс Старлинг — разобраться с деловой перепиской. День за днем она просиживала в кабинете мистера Фредерика — скромная одежда, постное лицо — чтобы поздно вечером спуститься к нам в кухню поужинать. Нас удивляла и злила ее выдержка — ни слова о том, что происходит за запертыми дверями.

Леди Вайолет узнавала последние новости, лежа в постели. Врач сообщил, что уже ничем не может помочь, и предупредил всех, кто дорожит жизнью, чтобы они держались от хозяйки подальше, ведь у нее не обычная простуда, а опаснейшая форма гриппа, пришедшая к нам из Испании. Господь разгневался на нас, бормотал доктор, и те, кто уцелел в войне, теперь умирают от эпидемии.

Видя, что подруга и в самом деле совсем плоха, леди Клементина на время забыла свою любовь к кошмарам и отогнала страхи. Не вняв предупреждению доктора, она сидела в кресле у постели леди Вайолет и беззаботно сплетничала о жизни, что шла за дверью темной душной комнаты. Об оглушительном успехе бала, о дурацком платье леди Памелы Уорт, о том, что Ханна наверняка вскоре обручится с Теодором Лакстоном, наследником богатого состояния своих родителей.

То ли леди Клементина знала больше других, то ли просто хотела приободрить умирающую подругу, но ее предсказание сбылось. О помолвке объявили следующим же утром. И когда леди Вайолет устала бороться с гриппом, она ушла на тот свет счастливой.

Новости обрадовали не всех. С тех пор, как было объявлено о помолвке и бальные хлопоты сменились подготовкой к свадьбе, Эммелин ходила по дому мрачнее тучи. Ревновала, это понятно. Непонятно только — к кому.

Однажды утром, в феврале, когда я помогала Ханне примерить свадебный наряд матери, в открытых дверях появилась Эммелин. Она молча встала рядом и глядела, как мы разворачиваем папиросную бумагу и извлекаем отделанное кружевом атласное платье.

— Какое старомодное, — скривилась Эммелин. — Ни за что бы не надела.

— А тебе никто и не предлагает, — улыбнулась мне Ханна.

Эммелин обиженно фыркнула.

— Смотри, Грейс! — сказала Ханна. — Тут, по-моему, фата. — Она нырнула в огромный гардероб. — Видишь? Вот она.

— Да, мисс, — сказала я, помогая ей вытащить находку.

Ханна взялась с другой стороны, и мы развернули тонкую вуаль.

— Очень похоже на маму — заказать самую длинную и тяжелую фату.

На самом деле фата была прекрасна: изысканные брюссельские кружева, расшитые по краям жемчугом. Я подняла ее вверх, чтобы полюбоваться.

— Будет удивительно, если ты не споткнешься по пути к алтарю, — сказала Эммелин. — Ты ничего не разглядишь за этими жемчужинами.

— Я справлюсь, — пообещала Ханна и взяла сестру за руку. — Тем более, с такой подружкой невесты, как ты.

Эммелин тут же потеряла всю язвительность и горько вздохнула.

— Я не хочу, чтобы ты выходила замуж. Все сразу станет по-другому.

— Конечно, — согласилась Ханна. — Ты сможешь заводить любые пластинки, и никто не будет ругаться.