ШАНЬ СА - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ

Молодой человек нахмурился и процедил ругательство. Пустыня навеяла ему мечты о том, что находилось по другую её сторону, он видел степи, реки и города, населённые сотнями, тысячами людей. Однажды он вольётся в толпу и вспомнит мгновение, когда решился бросить вызов небытию.

Остаток дня Чунь И провёл в горах. Он хорошо помнил, как собираются в путешествие монголы, и наполнил фляги водой, настрелял и поджарил дичь, а потом приторочил её к седлу. Для лошади он запас травы и мха.

Он шёл по ночам, сверяясь с Большой Медведицей, а днём спал в тени скалы, завернувшись в горностаевый плащ.

На третий день его разбудило позвякиванье колокольчиков: мимо него шёл караван тощих верблюдов. Кочевники с татуированными лицами в тяжёлых запылённых тюрбанах приветствовали юношу.

Несколько человек говорили на ломаном монгольском, Чунь И ребёнком выучил язык товарищей по играм, и они смогли поговорить. Женщины с закрытыми лицами бесшумно подавали мужчинам чай. Караванщики указали ему направление пути, дали вяленой баранины и флягу с молоком. Верблюды удалялись, звеня колокольчиками. Они петляли между чёрными тенями скал и вскоре превратились в линию, потом в точку и наконец исчезли на горизонте, слившись с небом.

Чунь И слышал рассказы о загадочных царствах, стоявших на Шёлковом пути, а потом погибших в войнах и занесённых песчаными бурями. Однажды на заре Чунь И подъехал к мёртвому городу. Он видел засыпанные песком улочки, рухнувшие портики, разрушенные стены, наконечники копий, вонзившиеся в дюны, ставшие могильными курганами. Чунь И приблизился, но всё вдруг исчезло в пустоте, разделяющей небо и землю.

Он миновал оазис, и пески сменились валунами, между которыми тут и там росли чахлые кустики. На рассохшейся земле расцветали пунцовые цветы. Появилась высушенная солнцем и песком трава, кое-где проглядывала зелень. А потом пустыня исчезла, как сон, забытый сразу после пробуждения. Чунь И скакал вперёд.

Ему давали приют монгольские племена. Поили водкой, угощали чаем с молоком, бараниной и сладким сыром. Вечером пели и танцевали вокруг костра, чтобы оказать честь путнику. Кто-нибудь играл на лютне и арфе и рассказывал о подвигах героев былых времён. Чунь И невольно вздрагивал, слушая хриплые голоса и протяжные песни, они напоминали ему об ушедшей юности.

Он жаждал услышать звук человеческого голоса. Вдалеке от юрт кочевников, на холмах, он пережил несколько приключений. Женщины льстили ему, уверяя, что в его глазах живут молнии, а в груди — гром. Но им было не под силу успокоить бурлившую кровь юноши.

Большую часть времени дорога была пустынной. В конце дня Чунь И втыкал в землю кинжал, чтобы привязать лошадь, ложился спать прямо на траву, закутавшись в меховой плащ, и наблюдал за медленным ходом светил.

Бездонность вселенной манила и притягивала молодого человека. Тайна небес пугала его так сильно, что он едва мог дышать. Тишина юркой лисицей стелилась вдоль земли. Он вскакивал, не зная, как защититься в туманной ночр! от гнева невидимых богов.

Чунь И однажды встретил на своём пути шамана и рассказал ему о себе. «Что ты можешь знать?» — строго спросил старый китаец. Он давно жил среди монголов, но ласковый и проницательный взгляд выдавал в нём образованного человека, несмотря на грязную рубаху. Уважая обычаи кочевников, Чунь И сдержал любопытство и не спросил старика о его прошлом. Они сидели перед юртой и вели беседу на чистом мандаринском наречии.

— Наш мир подобен старинному зеркалу, — сказал незнакомец. — По ту его сторону, что украшена резной рамой, находится жизнь, по другую, гладкую, — смерть. Мы пугаемся, когда боги поворачивают к нам зеркало гладкой его стороной, потому что видим в нём лишь собственное отражение. Жизнь души — длинная череда перевоплощений. Мы умираем множество раз. Видел ли ты линяющую змею? Если хочешь расти, терпи, когда боги сдирают с тебя кожу.

— Что же мне делать? — с тревогой спросил Чунь И, не в силах понять смысл слов шамана.

Старый китаец произнёс заклинания, сжёг перед каменным святилищем несколько волчьих шерстинок и внимательно изучил пепел. Голос его изменился, на морщинистом, раскрасневшемся от огня лице отразилось изумление, и он произнёс фразу, смысл которой остался для Чунь И загадкой:

— Жизнь вечна, разлука мимолётна. Судьба — бурная река, отдайся на её волю и соединишься с Океаном.

Он по-отечески взглянул на юношу и прошептал:

— Любимое существо — жемчужина, таящаяся в тёмных водах. Если потерпишь кораблекрушение, знай — это для того, чтобы найти сокровище.

Ничто не умаляло красоты нашего дома-крепости. Небо было синим и бездонным, солнце с неизменным величием освещало всё вокруг. Жужжали пчёлы, колыхались на ветру деревья. Отчаяние приходит в наш мир, как буря. Жизнь подобна нежному мху, дождь прибивает её к земле, а солнце возрождает.

Батюшка отошёл в мир иной.

Он вошёл в покои первой наложницы. Молча нанёс ей удар саблей в живот. Она вскрикнула, упала на ложе, свернулась клубком, прикрывая рану ладонью. Женщина звала на помощь, но оцепеневшие слуги не смели приблизиться. Она обратила взор к отцу, но тот отвернулся, потрясённый видом крови.

Отец вспоминал их первую встречу в чайном доме в городе Чэндоу. Хрупкая весёлая девушка пела, аккомпанируя себе на бибе. В зале было шумно. Посетители громко переговаривались, звенели тарелки, кричали подавальщики. Воркующий голос певицы заворожил отца. У неё были круглые и чёрные, как у ласточки, глаза.

Теперь эта грузная женщина лежала в луже собственной крови и с тяжёлой укоризной смотрела на моего отца. На лбу у него выступил пот, он злобно оскалился и внезапно нанёс наложнице новый удар, словно хотел убить воспоминания, вытер лезвие полой халата и нетвёрдым шагом побрёл к двери. Умирающая женщина была дочерью ярмарочных артистов, её с четырёх лет обучали воинским искусствам: она поднялась, кинулась на своего господина и вонзила ему в спину кинжал, который хранила под матрацем.

Когда моя мать, ковыляя на перевязанных ногах, появилась в спальне, отец и первая наложница бились в агонии. Они умерли в одно и то же мгновение.

После похорон Матушка заболела: она никак не могла забыть, как сотрясались в конвульсиях окровавленные тела. Их призраки приходили к ней во снах. Первая наложница, одетая ярмарочной плясуньей, тащила за собой моего хнычущего отца. Они спорили, скрипели зубами, мешая стоны с ругательствами.

Разгневанная Матушка приказала выбросить тело наложницы за стену, и стервятники разорвали его на части. Теперь жалобный крик птицы мучил Матушку. Она приподнималась на ложе и приказывала слугам убить дерзкую тварь.

После этого несчастья я одна вспоминала о моём брате. Посылала на его поиски лучших наездников. Наполненные ожиданием и неопределённостью дни тянулись бесконечно долго. Я вспоминала угрозы брата. В детстве он обещал, что отомстит мне, когда станет хозяином после смерти Батюшки.