Салчак Тока - Слово арата

В округе много лам. Они тоже, как волки, рыщут по юртам за добычей. Но в чум такой беднячки, как наша мать, не зайдет ни один лама.

На почетном месте за очагом сидит шаман Сюзюк-хам.

Он встает, закрывает глаза, потрясает медными бляшками на халате, бьет в бубен. Его голос перекликается с побрякушками:

Шаманская панихида окончена. Съедена коза, Выпита арака, купленная за три цены у соседних баев.

Ни у одного нет шелкового кадака [34] Кадак — широкий шарф из дешевого китайского шелка. . Мы разорвали свои рубахи, запеленали мать и перевязали арканами. Понесли ее по хрупкому снегу на холм. На вершине, не зарывая в землю, укрыли камнями. Отсюда рано виден восход солнца. Его лучи золотят бязевые лоскутки, привязанные к высоким древкам. Пусть они развеваются по ветру, охраняя мать на ее последнем кочевье.

Простившись с могилой матери, мы разошлись. Шаману не отдали наших ножей. Ему пришлось удовольствоваться козлятами.

На обратном пути я узнал от встречных, что белые пришли на Терзиг с верховья Каа-Хема для вербовки новых людей. В их отряде уже были — не рядовыми, а главарями — Евстигней Михайлов, Пичугин и другие головорезы из кулаков Терзига. Всего человек сорок. Бандиты избивали нагайками местных бедняков, заставляли вступать в банду, угрожая расстрелом. Большинство батраков и бедняков попрятались в леса, многие ушли в Сарыг-Сеп, куда подтянулись партизанские отряды Сергея Кочетова и Хлебникова.

Поздним вечером я подошел к хутору Чолдак-Степана. Кто на хуторе — они или наши? Что сделает со мной хозяин за мою самовольную отлучку? Ясно, что отомстит, может быть, убьет. А кто будет мстить за нас, за нашего Санжа, которого белые закопали живым в Бозураа, за мою мать, с которой мы навсегда простились на берегу Мерген?

Я быстро зашагал вдоль плетня к землянке — в ней темно и пусто. Во дворе на привязи потные лошади.

В избе горел огонь. За морозными стеклами мелькали силуэты людей, но, как я ни вглядывался, различить их лица не удавалось. Кто это: они или наши?

На цыпочках я вошел в сени и сразу услышал голос Чолдак-Степана:

— Мы им покажем! Мы им покажем!

Ему возражала хозяйка, визгливо выкрикивая:

— Не горячись! Погоди! Надо подумать, кого взять перво-наперво.

— Прокопьевна права, горячиться не надо, делать все надо умеючи, — уговаривал хозяина купец Сафронов.

Еще осторожнее я выбрался во двор и столкнулся с Данилкой Рощиным.

— Тока? Иди за мной.

Мы зашли под навес. Оглянувшись на двор, Данилка заговорил:

— На хуторе и в деревне третью ночь стоят беляки. Днем громили избы. С вечера пьют. Видишь, даже забыли выставить часовых.

— Что делать?

Немного подумав, Данилка ответил:

— Пойдем в Сарыг-Сеп, скажем командиру, где беляки и сколько их. А пока снимем уздечки с их коней, пускай гуляют!

Мы прошли задами в огород. Там лошадей еще больше, чем во дворе, но их сразу не разглядишь: все окутал пар, похожий на туман от родника, обволакивающий землю в сильный мороз.

Сняв уздечки с заиндевелых коней и припрятав их до времени, мы поспешили в землянку. Данилка кивнул мне на развешанную на стенах упряжь, а сам стал подрезать подпруги у седел, сваленных в кучу около печи.

Кончив дело, мы покинули землянку и стали пробираться дворами, Кругом рыскали белые. Где же ты, Сарыг-Сеп? Где вы, смельчаки-партизаны?.. Пока избы Усть-Тергиза виднелись среди задымленных морозным туманом холмов, мы молчали. Под ногами громко хрустел снег.

Первым заговорил Данилка:

— Вот и Сарыг-Сеп. Теперь говорить можно о чем хочешь, с Усть-Тергиза не услышат. Язык у тебя не отмерз?

— Я смотрел на тебя, на взрослого; думал — ты молчишь, чтобы не услышали белые. Нагонят — и все пропадет, что мы задумали. Ведь так?

— Так-то так… С вечера не ушли бы — и тебе и мне не быть в живых. Мать сказала сегодня: «Иду Степановым двором, а он сам навстречу; пытал, где ты, где другие работники, грозился: «убью!»

— Это он от водки. Напьется — всегда грозит.

— Нет, сейчас другое: конец почуяли — и зверствуют. А водка — она еще больше распаляет зверя. Ему одного-другого заколоть мало — надо, чтоб кругом кровь текла! Стали всех убивать, кого сыщут. Не попадайся им, скачи с партизанами в Хем-Белдир.

Стали входить в Сарыг-Сеп. Я с трудом поспевал за Данилкой. Он шагал все быстрей и быстрей. Из темноты раздался голос:

— Кто идет?

— Я! Данилка!

— Пароль? — Из тьмы выросла огромная доха.

Данилка что-то ответил — важно, вполголоса.

— Проходи! А паренек в ушанке без одного уха, кто будет — ординарец твой? — усмехнулся часовой, опустив к земле карабин.

— Ага, он мой, мой! Пропусти, товарищ!

— Твой так твой… Проходи, ординарец…

По дороге Данилка спросил у другого человека с ружьем:

— Товарищ, мы к Сергею Хлебникову. Где его найти?

Оказалось, недалеко — в бывшем доме купца Сафронова. У калитки — опять часовой. Разглядев нас, он радостно воскликнул:

— О-о! Данилка пришел! Командиру тебя и нужно. Заходите, заходите.

Когда Данилка показался на пороге, человек среднего роста, с круглой бомбой, похожей на кедровую шишку, и револьвером за ремнем, поднялся ему навстречу.

— Ну, сколько их, какое оружие, много ли берданок, винтовок?

— У Сафронова и Мелегина людей немного. В Усть-Терзиге — до сорока, почти у всех берданки, с десяток винтовок. Часть ихней банды осталась в Бельбее и Кок-Хааке.

— Верно говоришь?

— Верно, верно, — подтвердил я донесение Данилки, — их столько и будет, мы запрятали их уздечки и подрезали ремни у седел.

— Молодцы!

Командир подошел к столу и развернул большой лист бумаги.

— Так, так… Сарыг-Сеп… Терзиг… переправа… Постой, я забыл спросить: среди белых есть чиновники нойона? — Он оторвался от бумаги.

— В Усть-Терзиг наезжали гонцы от Таш-Чалана и управители Сосар-Барынма.

— Понятно… Петров! — крикнул командир.

На его зов, легко изогнувшись под низкой притолокой, влетел молодой партизан.

— Слушаю, товарищ командир! — Он так притопнул валенками по половице, что в домике вздрогнули стекла.

— Товарищ Петров! Разбуди всех партизан, выстрой во дворе и доложи. Сколько минут просишь?