Салчак Тока - Слово арата

Я объяснил:

— Мы слышали разговор, что ученики поедут в город Москву. Мы попросили саита Буян-Бадыргы, чтобы и нас туда послали, а он изругал и выгнал. Вот почему мы пришли к вам, дядя.

— Ох-ха-хай! — крякнул Кюрседи. — Молодцы вы, ребята! Мы непременно поможем вам поехать. Скажу вам откровенно, у нас большой спор на этот счет. Некоторые говорят: «Где уж беднякам ехать учиться? Они ведь букв не видели; они только и будут думать о том, как бы поскорее удрать домой!» А вот ваша просьба как раз будет хорошим ответом на эти доводы. Вот что… напишите мне прошение: просим, дескать, включить нас в число учеников.

Тут же, за столом Кюрседи, мы, как могли, нацарапали маленькое заявление, Кюрседи бережно подержал бумагу и спрятал.

После долгих споров о том, кому ехать учиться, договорились послать десять человек. Саиты были уверены, что учеников будут учить только святотатству и богохульству. Поэтому богачи-чиновники не послали ни одного из своих сыновей. Мы были этому рады.

Саиты рассуждали так: «Поскольку правительство Советской России обещало принять в свои школы юношей, желающих стать врачами и другими учеными, то никого не послать нельзя, но лучше всего послать первых попавшихся мальчишек, цириков например: «Поезжайте себе, бог с вами!» И вот в первый раз в истории Тувы десять человек поехали учиться за границу.

Было объявлено, что будущие ученики выедут в Москву в конце мая 1925 года. Нельзя передать, как мы радовались.

У одного знакомого я достал мешок, напихал туда белье, сбитые сапоги, довольно много — уж не скажу сколько килограммов — сухарей и стал ждать отъезда.

Когда наконец этот день приблизился, разнесся слух, что нас на плоту будут отправлять вниз по Улуг-Хему. Вместе с нами должна была ехать правительственная делегация.

Я вышел на берег Улуг-Хема. Влез на пригнувшийся над водой тополь. Верно говорят: Каа-Хем, соединившись с Бий-Хемом, стал великой рекой — Улуг-Хемом, а все народы, жившие в России, объединившись, стали великим государством Советов… Еще говорят: Россия — очень-очень обширная страна. Я-то думал, что нет на свете других мест, кроме Каа-Хема и Мерген, а теперь слышу: есть и Советская Россия, и каких только нет еще народов. А как все это узнаешь? Есть способ… Учиться! «Москва, только Москва!» — подумал я и побежал к товарищам. Шилаа возился около рваной вьючной сумы. Он был явно расстроен:

— Москва, говорят, слишком далекая земля. Как до нее доберешься? Может, мне лучше остаться?

— Чего ты хнычешь! Москва далеко — правильно! Да мы не пешком к ней поплетемся, не шагом на воле каком-нибудь потянемся. В Москве ученик не пропадет! Захочется — будешь там жить, а соскучишься по своему аалу — можешь свободно вернуться домой.

Так, не моргнув глазом, я поучал моего товарища, совсем как человек, прилично знающий вещи, о которых говорит, хотя порою и сам колебался.

— Тебе-то что? Ты язык знаешь, книгам тоже научился, а я ни к чему не привык. Что я знаю? Что из меня может выйти, когда я уеду в такую даль? — жаловался Шилаа, всхлипывая.

— Да перестань ты, тебя же не умирать, а учиться посылают. Пойми ты! — говорили парню и другие ребята.

Люди, собравшиеся ехать в Москву, были непохожи друг на друга. У каждого своя особая биография. Например, Шилаа — дворовый Буяна-Бадыргы. С малых лет он был на тяжелых работах. Вероятно, поэтому спина у него всегда сгорбленная, как будто он идет, вскинув на нее порядочный мешок. Волосы на голове, как у моей матери Тас-Баштыг, начисто вылезли от какой-то болезни. Посмотрев на него, каждый сразу подумает: «Ай какой тяжелый вьюк натер тебе спину и шею!»

Соян-Монге — отчаянный удалец. Куда он ни ездил, чего ни видел! Когда в России произошла революция, он вступил в партизанскую армию. В одном из боев против Колчака попал в плен около Минусинска. Освободившись, приехал в город Читу и оттуда вернулся домой. Он был одним из тех людей, которые всегда и обо всем что-нибудь знают. Он любил похвалиться: «Я туда ездил, я там все насквозь знаю. Кто со мной вместе пойдет, нигде не пропадет, а будет себе лежать, как табак в кисете». Сам бедняк — нигде не мог учиться, а лихой на всякий разговор, молодцеватый.

Шагдыр — опять другой. Лицо у него какое-то синее, бледное. Ребята так и звали его Бледный Шагдыр. Родом из Элегеста, какой-то родственник нашего Кюрседи. Сам ходил короткое время в хураках [73] Xурак — послушник. при монастыре. Неразговорчивый, с наморщенным лбом, он словно вечно думает о чем-то очень трудном и большом. Оттого, наверно, и шуток не понимает. Ребята что-нибудь скажут, так себе, со смехом — сразу набрасывается, как ястреб.

Были мы непохожи друг на друга не только по характеру, по возрасту, но и по знаниям.

Зато нас объединяло одно желание. Ждали только дня и часа, когда сядем на плот.

В том, 1925 году саиты опять отложили наше путешествие.

Я возвращался с первомайской демонстрации по берегу реки. У обрыва стояли две молодые русские девушки. Проходя мимо них и незаметно покосившись в их сторону, я увидел, как одна из девушек осмотрела меня с ног до головы, рассмеялась и подмигнула подруге.

Я остановился.

— Чего это вы смеетесь? Или я очень страшный? А может, слишком красивый?

— Еще бы не смеяться. Идет молодой паренек и не хочет узнавать старых знакомых! Вы ведь вроде узнали нас, а виду не подавали. Или мы ошибаемся?

— Нет, не ошибаетесь. Я как раз нарочно присматривался к вам: вроде знакомые, а признать не могу. Хоть заново знакомься! Если вам это неприятно, значит, я виноват.

— Ну, я спешу, девочка, пойду уж… До свидания, уважаемый Тока, не знаю по отчеству, — сказала одна из девушек и куда-то заспешила, весело подпрыгивая.

Некоторое время мы молча стояли, не зная, с чего начать разговор.

Девушка заговорила первая:

— Совсем вы такой, не изменились ни капельки. А мы с Настей бегали еще без косичек…

— С Настей? А вы кто будете? Как ваше имя?

— Я даниловская. Прикочевали в Хем-Белдир. Мое имя Анна. Можно просто звать Нюрка, или Нюта, как раньше звали. Мне-то еще лучше.

Я схватил себя за голову:

— Ай-ай-ай-ай!.. Нюточка-Анюточка!

Это была подруга Насти — Вериной сестренки.

Беседуя о Даниловке и ее жителях, о небе, о погоде, мы шли рядом краем берега к Хем-Белдирскому острову. Когда мы дошли до коричневого дома, где находилось правительство, перед нами появился князь Идам-Сюрюн.

— Тывыкы, а Тывыкы! Подойди, парень.

Наскоро договорившись с Нютой о встрече, я подбежал к саиту и поздоровался. Идам-Сюрюн застыл у дороги и, что-то буркнув на мой привет, сказал:

— Послезавтра в Салчакском хуре [74] Хуре — монастырь. будут праздновать майдыр [75] Майдыр — церковный праздник. . Я туда поеду. Твой тарга Пюльчун тебя отпускает. Поедешь со мной. Понял, парень?