Салчак Тока - Слово арата

Так думал я, пробираясь зарослями Терзига к деревушке, где жила Вера. Конечно, я был несправедлив к моей степной лошадке. Зато, подъезжая к Даниловке, я потрепал ее по шее и готов был просить заступиться за меня перед Верой.

Уже показался знакомый мне домик. Здесь ли моя Вера. Привязав коня, я заглянул в щелку. На огороде белела чья-то голова в платочке. Я открыл калитку и прошел вперед по огородной меже.

Женщина подняла голову. Мать Веры! Я опешил и закричал во все горло, как на учебных занятиях:

— Здравствуйте, Наталья Васильевна!

— О-о, здравствуй, сынок! Куда ты пропал? Давно ли вернулся?

— Наведался проездом. Возвращаюсь в Хем-Белдир. На дорогу чего-нибудь хочу припасти — пожалуйста, матушка, одолжите мне овощей, — прикинулся я попрошайкой, чтобы скрыть от старухи мои настоящие намерения и мое смятение.

Старуха пригласила меня к своей грядке:

— Бери, сынок. Надергай, чего хочешь. Видишь, какой огород? Нынче бог не обидел… Ты-то, милой, надолго теперь поедешь или как? Скоро ли воротишься?

Ласковые слова Натальи Васильевны успокаивали и обнадеживали. Но какой-то черт подзадорил меня говорить не то, что надо.

— Вы же знаете, Наталья Васильевна, служу я в армии. Скоро в Москву учиться поеду, Обещать ничего не могу… — А внутренний голос твердил: «Спроси о Вере. Ну, спрашивай же скорей!»

Но я хитрил:

— А что с Данилкой, Ванькой? Не видать их…

— О-о, — сказала Наталья Васильевна. — Данила с Иваном давно ушли. Мы теперь одни с Настенькой. Оба женатые, выделились. Верину свадьбу тоже хорошо справили…

Мне показалось, что я не слышу ни дорогого имени Веры, ни свадебных колокольчиков под сводом огромной дуги, похожей на радугу. Ошеломленный, я присел на край грядки. Мне хотелось крепко зажмурить глаза и ничего не видеть.

Наталья Васильевна подняла корзину с картошкой, понесла к дому. На ее голос на крыльцо выскочила Вера. На мгновение она задержалась, но тут же бросилась мне навстречу. Ее горячая рука сжала мою руку.

— Здравствуй, дорогой товарищ! Потеряла я тебя. Думала, уже не увижусь… Солдатик мой… Когда же ты приехал?

— Только что… А ты что, Вера?

— Как партизанить кончили, вернулась я к матери. Солдатика моего ждала, ждала… Вышла вот замуж… Пойдем же к нам, чаю попьем.

— Зайду обязательно, в другой раз. Благодарю тебя за приглашение. Очень я тороплюсь, Вера. Не ногу задержаться.

Незаметно для себя я перебирал в руках выдернутую ботву и общипывал мелкие клубни. Вера удивилась:

— Копаешь картошку? Маме помочь пришел?

— У Натальи Васильевны попросил — в дорогу.

— Ой, дай-ка я сделаю! — воскликнула Вера и кинулась шарить по грядкам. Надергала картошки и моркови, нарвала огурцов, нащипала луку, сбегала за мешочком, уложила в него овощи, поверх положила сибирские шаньги в капустных листах, что-то нашептывая и бормоча:

— Сама напекла!

Завязала мешочек, встряхнула и подала мне.

Раскраснелась Вера. Так алеют белоснежные горы Усть-Терзига, когда лучи вечернего солнца прикоснутся к ним. Сейчас закатится мое красное солнышко…

— Спасибо, Вера!

— Пожалуйста, пожалуйста, не за что! Когда же ты опять приедешь, мой товарищ?

— Как знать? Если опять задержат в Хем-Белдире — буду наведываться к родным. А поеду учиться… далеко — уж тогда скоро не вернусь, Вера.

— Смотри же, приедешь — не обходи нашего дома, про наше знакомство не забывай.

Я схватил горячие руки Веры и прижал их к моей щеке.

— Ой! Замешкалась я, побегу, до свидания! — Вера высвободила свои руки. Потом крепко обняла, поцеловала в голову.

Наталья Васильевна позвала издали:

— Ве-ра! Ве-роч-ка-а-а!..

Я вышел за плетень. Отвязал задремавшего было Таш-Хурена и вскарабкался на него.

Каждый день мы приходили на берег Улуг-Хема раза по три, по четыре. Нам не терпелось узнать, скоро ли придет наш плот. Разлив был в самом разгаре, низкие места у берега захлестнуло водой. Река ревела, покрытая пеной и воронками буйных водоворотов.

Наконец приплыл плот Елисеева. Он стоял на привязи, как дикий темно-бурый конь, и непокорно рвал аркан. Савелий Елисеев, наш земляк, родом из Терзига, был такой маленький дяденька с реденькой черной бородкой, с плешивой головой. Я с давних пор знал Савелия. Каждое лето он сплавлял в Минусинск лес и был поэтому главным связным между Тувой и Россией.

Когда мы снова пришли на берег Улуг-Хема, Савелий нас встретил очень весело:

— Мой «Гнедко» уже готов, я его крепко-накрепко связал.

Мы внимательно осмотрели плот, ощупали крепления. Не легко было сделать такого коня. На него ушло десятка три толстых сухих елей… Им до макушек обрубили сучья, пропилили на толстых концах пазы, закрепили поперечным бревном, да еще сковали напоследок. На корме стояли козлы с уключинами, куда кладутся весла, а посредине плота была построена загородка, метра в два высотой. Называлась она балаганом. На крыше балагана с двух концов были навалены звериные шкуры.

— Ну как вам, ребята, нравится мой «Гнедко»? Мигом донесемся до города Минусинка. Вскоре полетим вниз по течению. Хорошенько приготовьтесь, все притащите. Повезет вас надежный конь, да путь далекий.

Посмотрев на меня, Савелий спросил:

— Слыхать, на плоту нашем делегация тувинского правительства тоже поедет. Про это знаешь, парень?

— Всяко говорят, — сказал я. — А ты что знаешь, Монге?

— Говорят, поедут.

Убедившись, что «Гнедко» Савелия не уступит настоящим коням, мы вернулись домой.

Начались нестерпимо жаркие летние дни. Улуг-Хем разбухал и растекался все шире. «Гнедко», как прохлаждающийся на привязи скакун, то подымался, вползая на берег, на широкой волне половодья, то быстро падал вниз, отходя от берега.

В один из таких дней мы пожелали здоровья знакомым и товарищам, пришедшим нас проводить. Я попрощался с Нюрой и другими земляками. Она звонко, по-детски поцеловала меня в обе щеки — так даниловские девчата христосовались на пасху с ребятами. Мы взгромоздили на углу балагана дорожные пожитки, уселись на них и стали ждать. Савелий подошел к нам:

— Вы рано уселись, ребята. Не терпится? Раньше сядет делегация — саиты, потом оставшиеся места займете вы. А пожитки ваши приберите с глаз долой. Лучше подождите на берегу.

Мы вышли один за другим на яр, уселись на сложенные там бревна и снова разговорились. Вскоре раздался крик:

— Идут, идут!..

Из коричневого дома вышли десять человек. Впереди — Дондук мейрен, Имажап сайгырыкчи, нойон Далаа-Сюрюн, наш генерал Пюльчун и переводчик Павел Медведев.

Когда саиты подошли, мы почтительно вскочили. Не обратив на нас внимания, они прошли мимо и уселись на плоту. Мы тоже по очереди стали на него забираться.