Александр Покровский - Бортовой журнал 5

– Подумайте. Никого не принуждаю, но, чтоб не резать по живым людям, те, кто уже выслужил пенсию, могут подавать рапорт!

Я вышел из его кабинета вместе с другими офицерами отдела, постоял в коридоре и снова к нему зашел. Я написал рапорт. В тридцать восемь лет у меня было тридцать лет выслуги. Подводные лодки. Год за два. А потом мне говорили:

– Саня, ты же боевой офицер, зачем уходишь?

На что я отвечал:

– Не хочу стрелять в своих!

К этому времени уже произошли события в Карабахе, Прибалтике, Грузии, уже был Сумгаит.

А своими я считал всех – прибалтов, узбеков, таджиков, грузин, армян, азербайджанцев, чеченцев, татар – всех. Потому что я присягу давал в Советском Союзе.

В 1970 году я поступил в Каспийское высшее военно-морское училище имени С. М. Кирова в городе Баку.

У нас там был устав. Через несколько лет в училище я понял, что устав – это не только правильно, это единственное, что может быть в армии, и что если поступает команда «Газы!» – то противогазы надевают все – и командиры прежде всего.

А капитаны первого ранга по тревоге бежали бегом.

Мы в четыре часа утра делали марш-бросок – пять километров туда и пять назад, приходили в ротное помещение в шесть часов двадцать минут, падали в койки (форму перед этим заправляли, как будто укладываемся на ночь), и спали до семи утра. В семь утра: «Рота, подъем!» – и на физзарядку.

И старший обращался к младшему только на «вы» и «товарищ курсант».

Я на третьем курсе был командиром отделения на первом курсе. И каждый курсант из моего отделения знал, что я всегда приду ему на помощь. Я мог его наказать, но только по уставу:

– Равняйсь! Смирно! Курсант Смирнов!

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!

Но тот же курсант Смирнов знал, что командир отделения прикроет его собой в любую минуту. Не задумываясь. Вот это армия.

И когда нас подняли однажды ночью, для того чтобы отправить в Ливан, мы готовы были отправиться в Ливан – такая система.

А в первый же день службы лейтенантской я сказал матросу:

– Товарищ матрос! Вы давали присягу! Вы служите не мне, а стране! Я тоже служу этой стране. Рядом с вами!

Должен вам сказать, что матрос при этом выпрямился и встал по стойке «смирно». Похоже, кроме меня, ему никто этого не говорил. Шел уже 1975 год, и в это время я уже услышал, как адмиралы при матросах переходят на мат.

До этого не слышал. На флоте все было не так, как в училище.

Но я старался. И мои матросики знали, что если случится какое-нибудь пекло, то я не пошлю в пекло его, пока сам туда не схожу.

Я не потомственный офицер, мне не рассказывали о том, как прапрадедушка пулям не кланялся в Бородинском сражении, но я знал, как должен себя вести офицер.

И я знал, что унижение от старших офицеров младшие не должны сносить.

Да, мне попадало. Да, мне стоило это многих нервных клеток, но иначе я не мог.

Меня так научили. Я считал это не просто правильным, я считал это единственно верным.

Без этого нет армии.

И когда ко мне на лодке пришел мичман, и у него тряслись губы, потому что мы в море, на семидесяти процентах мощности обоими бортами должны были снимать картограмму гамма-нейтронных полей, а прострелы в биологической защите были такие, что при замерах у него шкалы прибора не хватало, то я, видя, что он это сделать не сможет по душевной слабости, взял у него прибор и сказал:

– Хорошо! Я все сделаю сам!

И я пошел в отсек. Я должен был пойти, потому что подчиненный должен видеть, что ты не боишься и не прячешься за его спину.

И тогда твой подчиненный пойдет за тобой хоть на край света.

О боевых походах. Да, я участник боевых походов. У меня их двенадцать.

Что такое боевой поход, или автономное плавание, автономка? Весь Мировой океан поделен на квадраты. Внутри каждого квадрата на глубине почти в 100 метров от поверхности воды ходит лодка. Она ждет сигнала. Каждый день она подвсплывает на глубину семнадцать метров и вытаскивает из-под воды антенну. На нее принимается сигнал.

Это сигнал о начале боевых действий, о начале войны.

Вот так десять лет подряд мы ждали начала войны. Вот это и есть боевая служба.

Мы ее не дождались. И слава богу. А если б дождались, то земной шар ждали бы большие неприятности. У нас ракетная лодка. В ней – шестнадцать ракет. Все с ядерными боеголовками. Все боеголовки разделяющегося типа. В залпе – одна, две, четыре, восемь ракет. Потом – все повторяется. Каждая боеголовка делится на несколько боевых частей. Каждая часть способна стереть с лица земли город.

Вот это называется «холодная война». Я застал двадцать лет такой войны, из них десять – на подводных лодках.

Почему мои книги называют «инструкцией по выживанию»? Потому что на флоте к человеку относятся как к вещи. Офицера могут всячески унизить.

Кто унижает? Начальство. Любое начальство может тебя унизить.

Зачем это нужно начальству? Так оно нами управляет. Оно управляет, унижая твое человеческое достоинство. Оно не может по-другому. Не научено.

Оно унижает наше достоинство, а его достоинство унижает вышестоящее начальство.

Это давно повелось. В Советской армии очень боялись возрождения кастовости.

Офицеры – это же каста. Офицер – этот тот, кто готов к смерти. К смерти готова только каста. Это особые люди. Без них нет армии. Офицер должен в любую минуту показать, как надо умирать. А это предполагает наличие огромного человеческого достоинства.

Готовность к смерти – это достоинство, честь. А имея достоинство, офицер может покуситься на власть.

В советские времена этого боялись больше всего. Поэтому унижали, оскорбляли. Ты должен был сносить оскорбления от начальства. Тут без инструкции по выживанию не обойтись.

Я ужасное превращал в смешное. Меня иногда спрашивают: неужели все это правда, и я говорю: что вы, я все смягчил.

Вы спрашиваете: существует ли такое в других странах, на других флотах? Нет. Не существует. Там офицеры – каста, поэтому наш флот или наша армия всегда проигрывают начало войны.

О трубах.

Все живут в своих трубах.

Жители из одной трубы никогда не сойдутся с жителями из другой.

Вот только на время выборов в междутрубье появляются ходы от одной трубы к другой для проведения предвыборной агитации.

Главная составляющая чиновников – невинность. У министров честные глаза кондукторов.

Где-то я такое слышал. Жаль, что не я это придумал.

И еще одна отличительная черта чиновника – кипение, причем бурное. Чиновник всегда чем-то занят, куда-то спешит и что-то делает.

Это как водопроводчики в нашем ЖЭКе. Они все время работают с нашей канализацией. Все время.

Как к ним ни зайдешь, они заняты только ею.