Сергей Карамов - Путешествие из Неопределенности в Неизвестность

– В чем вопрос? – перебил Бредовский.

– Вопрос вот в чем… Как утверждает министр по пропаганде, постройка такого дома поможет общению и обмену разными мнениями, там можно будет свободно высказываться… И как утверждает министр, это поможет людям ощутить нашу полную демократию!

– Бред! – усмехнулся Бредовский. – Я же ответил о предложении устроить у нас своего рода подобие Гайд-парка. Демократия демократией, но всё хорошо в меру! Хотят эти оппозиционеры болтать, пусть выходят на улицу и стоят у столба!

– Но тогда их милиция арестует, – заметил Негожа.

– Пускай арестовывает, – ответил Бредовский, – мне на это(нецензурщина)… Считаю данное предложение министра излишним и буду отстаивать свою позицию перед Евсеем Горынычем.

Я услышал чей-то приглушенный смех в зале ресторана. Но депутаты сидели тихо, потупив свои взоры. Бредовский наливал себе стакан водки.

Кто же смеется и над кем?

Через минуты три я заметил пожилого чиновника лет примерно шестидесяти пяти с резкими морщинами на скуластом и бледном лице, в темном дорогом костюме. Мне показалось, что я встречал его в спецвагоне с Евсеем Горынычем.

Чиновник шел медленно между столиками, ища кто-то и постоянно оглядываясь по сторонам. Как я понял, он искал депутатов. Из-за одышки чиновник часто останавливался при ходьбе: шаг вперед и далее отдых от ходьбы, потом еще шаг вперед и отдых.

Я понял причину смеха в ресторане: почти вся грудь вошедшего чиновника была усеяна разными медалями и орденами; помимо этого, у чиновника было не две руки, а три! Конечно, мне, побывавшему в спецвагоне для чиновников, удивляться наличию трех рук, не пристало. Но многие песетители ресторана показывали на три руки чиновника, которые всем, кроме меня, казались смешными и нелепыми. И я сам до сих пор считаю просто абсурдом человека с тремя руками или еще большим их количеством, как и подобие человека без головы, что тоже я видел ранее в спецвагоне.

Бредовский обернулся, увидел чиновника с тремя руками, после чего приветливо помахал ему рукой, приглашая сесть рядом с ним за столик.

– Приветствую вас, Леонид Иванович! – обратился он к чиновнику с тремя руками, придвигая ему стол.

Минут пять Леонид Иванович пытался усесться на стуле, охая и ерзая.

– Здравствуйте, дорогие товарищи депутаты! – поздоровался со всеми Леонид Иванович, наконец, сев рядом с Бредовским. – Я еле… еле дошел до вас…

– Как здоровье? – участливо спросил чиновника Бредовский.

Чиновник с тремя руками повздыхал, тяжело дыша, потом стал жаловаться.

– Плохо совсем… плохо мое здоровье!.. Да… у меня общая телесная недостаточноть… как мне сказали эти рвачи!

– Точнее, врачи?

– Нет, рвачи, они только деньги хотят получать, а лечить они не лечат! – проворчал Леонид Иванович. – Еще у меня помрачение мозга!

– Неужели есть такая болезнь? – удивился Пыжников.

– Есть, молодой человек, есть! – ответил недовольно ему Леонид Иванович, хотя Пыжникову было совсем не двадцать или тридцать лет, а уже под пятьдесят.

– Да, все мы болеть можем… – неопределенно молвил Бредовский, далее резко переходя к делу: – Какие новости?

– Иду от Евсея Горыныча, – ответил, тяжело дыжа, Леоинд Иванович, – как там дела с будущим социологическим опросом? Он начался или еще нет?

– Пока нет, но мы сейчас работаем над этим, – уклончиво ответил Бредовский, – дел много, сами знаете…

Любезный тон Бредовского удивил меня, так как ранее он говорил весьма грубо с депутатами.

– Господин чиновник принес распоряжение от Евсея Горыныча или нет? – поинтересовался Любовольский.

– Может, Евсей Горыныч нам хотел что-то передать или спросить? – добавил Пыжников.

Услышав обращение «господин», Леонид Иванович брезгливо поморщился, словно внезапно наступил на грязь или еще похуже.

– Товарищи, – тряся головой и тремя руками, известил он всех депутатов и Бредовского, – я не приемлю такого обращения ко мне! Я не господин, прошу это учесть на будущее. Прошу всех обращаться ко мне со словами «товарищ Леонид Иванович»! Я этого требую от всех независимо от их ранга и их положения в чиновничьей иерархии. Я – человек старой закалки, я голосовал за старый наш гимн, к моему счастью, его утвердили у нас!

– Хорошо, товарищ! – согласился с ним Бредовский.

Но чиновник с тремя руками не унимался и продолжал, как заведенный, говорить своим трескучим голосом:

– И не перебивайте меня!.. Не надо… Не из пугливых я… Вон сколько у меня орденов и медалей на груди, места не хватает уже вешать все мои награды… Скоро придется вешать еще на спине, если на груди они не поместятся!..

– Хорошо, товарищ Леонид Иванович! – согласился Бредовский, вздыхая. – Что вам велели передать для нас?

– Спросить о соцопросе населения, – ответил чиновник с тремя руками, – вот и все пока… А давно вы здесь заседаете?

– Примерно час, – ответил Негожа.

– А что с идеологией? – спросил Леонид Иванович Бредовского.

Бредовский, к моему удивлению, не смог сразу ответить чиновнику с тремя руками. Резкий и цепкий, отвечающий моментально, как я понял из услышанного диалога с депутатами, на удар – вопрос, на сей раз неожиданно как-то сник, притих, замолчал минуты на пять, видно, думая, как уклониться от прямого ответа.

Поезд резко остановился, послышались снова крики, стоны, ругань… Через минуту поезд вновь начал двигаться, но теперь он ехал с частыми остановками: немного поедет. потом короткая остановка, далее снова немного поедет, после чего опять остановка.

– Что это такое? – удивился Леонид Иванович, пристально глядя на Бредовского.

– А в чем дело? – ответил вопросом на вопрос Бредовский, делая вид, что не понимает недовольства чиновника.

– Как это в чем?! – повысил голос Леонид Иванович. – Почему так странно мы едем?

Ему никто не ответил.

– И что я скажу об этом движении Евсею Горынычу?

Короткая пауза.

– А вы не ответили на мой вопрос! – недовольно произнес чиновник с тремя руками, глядя на Бредовского.

– Правда? – ответил Бредовский.

Леонид Иванович повторил свой вопрос, но ответа снова не получил от Бредовского, чему был несказанно удивлен.

После длительной паузы, во время которой наш поезд то ехал, то останавливался каждые 2–3 минуты, Бредовский изобразил подобие улыбки на лице, буравя своими глазками чиновника и усталым голосом ответил:

– Видите ли… сейчас у нас… идет очень большая работа над созданием нашей собственной, а не чужой идеологии! Ведь мы сейчас изобрели понятие «суверенная демократия», теперь нужно создать идеологию, что намного труднее для нашего штаба! Процесс идет…

– То есть ни черта не сделано! – проворчал чиновник. – Черт… и что теперь?!.. Вы… вы здесь сидите и водку пьете, а время идет… Вот раньше у нас была своя идеология, мы надеялись построить коммунизм… коммунизм у себя и потом во всем мире, а сейчас что вы хотите построить? Какой строй у вас сейчас?