Сергей Карамов - Новопотемкинские события

Далее диктор сообщила о группе журналистов, которая изобличила прокурора, требовавшем взятку у подсудимого за оправдательный приговор.

«Страна Абсурдия!» – в последний раз услышал Алексей во сне чей-то визгливый возглас…

Майор Антохин зло смотрел на двух собак, лежащих на коврике рядом со столом: бульдога и колли. Кроме собак, никого в кабинете не было. Собак привели к нему двое сотрудников в штатском со словами: «Эти собаки на наше удивление ругают Горемыкова!»

Сначала Антохин не поверил им, но потом, услышав собачье гавканье и непонятные нечленораздельные звуки, задумался, приказал оставить его наедине с собаками в кабинете. И так в одиночестве он пробыл около двух часов, запрещая кому бы то ни было заходить в его кабинет по любым причинам; оставался еще телефон, по которому Антохин приказал звонить всем, если что-то нужно узнать и спросить, даже секретарша его должна быть звонить, а не заходить в кабинет. Затворником Антохина никто назвать не мог и никогда он не сторонился своих коллег, часто шутил и разговаривал с ними, со своими секретаршами, но сегодня его можно было смело назвать мрачным затворником.

– Ну, чего замолчали? – задал он вопрос обоим собакам. – Где ваш гав-гав-го-ре-мы-гав-ков?

Собакам, как видно, надоело гавкать и шуметь, а посему они лежали, ожидая кормежки, но ее не было. Поэтому собаки грустно смотрели на Антохина и не двигались, словно говоря ему: «А чего нам стараться тебе угождать, если даже похлебки, хлеба не дашь?»

Но Антохин не мог читать собачьи мысли, как и человеческие тоже. Не мог он понять, что выполняет работу, которую другой человек поприличнее него постеснялся бы выполнять…

Телефонный звонок еще более раздражил его. Он громко выругался, вспомнив чью-то маму и папу, не беря телефонную трубку.

Через минуты три в дверь постучала секретарша.

– Дмитрий Дмитриевич, звонит мэр! – сообщила она. – Он просит вас взять трубку.

– Ладно, – вяло протянул Антохин, беря трубку, когда телефон снова зазвонил.

Конечно, раскатов молнии, извержения вулкана или выстрелов из всех огнестрельных орудий он не услышал, но от этого легче ему не стало: на том конце провода вопил Горемыков. Антохин успел радостно подумать, что хотя бы видеть сейчас физиономию мэра ему не придется.

– Ты чего это вытворяешь, а?!.. – вопил Горемыков.

– А что случилось?

– Что?!.. Ты зачем людей невинных хватаешь? У тебя тоже план, как у Самца?

– Позвольте мне хоть ответить, Демид Демидович, я… – попытался сразу ответить Антохин, но Горемыков его перебил, попутно вспоминая разные непечатные слова, которые автор из чувства брезгливости умолчал.

– Я тебе и звоню, чтоб услышать твою болтовню об арестах невинных людей! Чего арестовал жену директора супермаркета? – продолжал вопить Горемыков.

– Какого супермаркета? Их у нас два…

– Мне звонил директор супермаркета «Мир всего», у него жена по профессии физик—ядерщик. А ты ее арестовал!

– У нас секретная служба, – уклонился от прямого ответа Антохин, – мы всегда должны быть настороже.

– Чего?! Она только статьи писала, ясно тебе? И эти статьи якобы с какими-то секретами, если ты того не знаешь, открыто печатались в наших журналах.

– Да, в наших журналах, – согласился Антохин, – правильно.

– Ты издеваешься?!

– Нет.

– В чем дело?!

Сделав минутную паузу, Антохин сначала попросил на него не орать, а после спокойно стал рассказывать свою версию ареста жена директора:

– Итак, она занималась публикацией статей не только в наших журналах, но и в ряде западных изданий.

– Это криминал?

– Сам факт публикации не является криминалом, как и сама научная деятельность, но собственно оглашение некоторых вопросов ядерной физики возможно только в наших журналах.

– Неужели? Это только ты так считаешь?

Антохин не удержался и съязвил:

– Я понимаю, что моя скромная персона отнюдь не авторитет в ваших глазах.

– Только без иронии и демагогии, Антохин!

– Я без…

– Ладно, – снова перебил его Горемыков, – ладно, нужно ее выпустить немедленно, понятно или нет?

– Но…

– Слышал меня?

Антохин вздохнул, посмотрел на собак и согласился, пытаясь закончить разговор, но мэр продолжал:

– Эй, ты трубку там не клади! Я не закончил ведь.

– Неужели еще что-то случилось?

– Вот именно, дорогой ты мой! – более дружелюбно произнес Горемыков. – В воинской части несколько солдат сбежало, несколько повесилось.

– М-да, а я тут…

– Ты всегда и везде при чём и при ком! – объяснил Горемыков. – Боец невидимого фронта должен всегда знать всё вокруг и всегда находить кого надо.

Непроницаемое лицо Антохина озарилось легким и временным светом улыбки:

– Спасибо на добром слове, Демид Демидович!

– Ну, с солдатами чего делать? Скоро министр приедет, а что творится!

Антохин подумал минуту, потом ответил:

– А Самец их не ищет?

– Он тоже в курсе.

– Если у него не получится, я подключусь.

Внезапно молчащие доселе собаки дружно загавкали.

– У тебя там собаки, что ли? – удивился Горемыков.

– Да.

– И собаки шпионами могут быть? – засмеялся Горемыков.

– Только без смеха, – поморщившись, ответил Антохин, – они пытаются нехорошо о вас говорить.

Долгая пауза.

– Алло, не слышно, Демид Демидович?

– Конечно, я понимаю, что чувство юмора должно быть у каждого, но…

– Подождите, – перебил мэра Антохин. – думаете, я шутил сейчас? Собаки в самом деле говорят.

– Гм, говорят?!

Ответом Горемыкову был дружный собачий лай вперемежку с короткими отрывистыми словами, что дословно выглядело следующим образом:

– Гав-горе-гав-гад-горемы-гав-гад-гав-гав!

– Слушай, ты там собак выведи из кабинета, тогда и говори со мной, – предложил Горемыков, вздыхая, – а то непонятно иной раз, кто со мной говорит.

– Спасибо, – обиделся Антохин, – уж моя речь на собачий лай как-то непохожа.

– Да, ну, пока! Желаю самому себе в следующий раз, когда позвоню тебе, не услышать козлиного блеяния или коровьего мычания.

– Ну, чего загавкали, когда вас того не просят? – заорал на собак Антохин, когда положил трубку.

Он встал, подошел к собакам, впившись в них злым взглядом и смотря в упор.

Он не знал, что подобный взгляд собаки не любят – они воспринимают их, как почти агрессию, поэтому ответ ему снова был громкий и продолжительный лай обеих собак, которые на поленились встать и лаяли стоя, показывая острые зубы.

– Черт, поганые собаки! – обозлился Антохин, отходя от них к столу и прекращая смотреть в упор. – Горемыкова ругать могут, а я при чем?

Бульдог прекратил лаять, подошел к Антохину и четко произнес, словно настоящий человек: