Сергей Литовкин - Наблюдатель

***

После посещения госпиталя Евгений так проникся своим дознанием, что тут же отправился к месту обнаружения солдатских тел. Адрес был известен из подробно изученного рапорта дежурного. Нужный двор был найден без проблем и обойден Кильковым по периметру два раза и по диагонали трижды. Место было пустынное. Во двор выходил только один подъезд. Причем в нем было всего шесть квартир. Такое малое их количество можно было объяснить принадлежностью жилищ к необычно крупногабаритной категории. Кильков переместился в соседний двор, оказавшийся более демократичным и обитаемым. Там сидели на скамейке две бабульки, которые, как и полагалось старожилам, ничего не могли припомнить. Удалось найти только одного ценного свидетеля, – мальчишку лет десяти на самокате. Видимо того самого, о котором упоминал поверженный боец из госпиталя. Звали парнишку Денисом. Он сказал, что видел пару дней тому назад поблизости троих солдат и готов показать все на месте.

– Вы следователь, – поинтересовался он по дороге к месту событий, – покажите пистолет.

– Я дознаватель, – ответил Женя, нахмурив брови, – это почти то же самое. А пистолет принесу в другой раз.

– Жаль, – мальчишка был несколько разочарован, – вот здесь они сидели и курили, а я мимо проезжал.

– А потом?

– Потом я поехал к гастроному за мороженым.

– А дальше что?

Денис закусил губу, изображая глубокую задумчивость.

– Я в одном кино видел, что надо все повторить, как было, – сказал он, – тогда станет все ясно и убийцу поймают.

– Какого убийцу? Все живы же…

– Ну, тогда жулика…

– Кончай придумывать. Расскажи мне то, что видел.

– Я поехал к гастроному за мороженым.

Мальчишка, все-таки, дотащил Евгения до магазина, где получил долгожданный брикетик.

– Тебе какое? – спросил каплей, пересчитывая последнюю мелочь.

– Пломбир, конечно. В шоколаде. Я всегда беру такой, когда деньги есть.

Денег на этот раз не было, но мороженое для пробуждения памяти Денис получил за счет дознавателя.

– Значит, так, – произнес свидетель, покончив с мороженым, – когда я собрался уезжать из двора к гастроному, мимо солдат проходила графиня и, кажется, что-то им сказала. Было далеко. Я не слышал.

– Что за графиня?

– Бабушка со второго этажа. Ее тут все так зовут.

– Что еще?

– Солдаты остались на месте, а я поехал за мороженым.

– Это мы уже проходили. Ты его уже съел. А что дальше?

– Когда я вернулся, они лежали на траве и загорали. Наверно, были пьяные.

– Ты к ним подходил?

– Что я дурак, что ли? Я к пьяным не лезу. И самокат отберут, и по шее надают.

– Это все? А графиня?

– Не знаю. Домой, наверно, пошла.

– Понятно, – закончил беседу Женя, записав адрес мальчишки в свой блокнот, – ты, Денис, если тебя следователь будет расспрашивать, своди его тоже к гастроному…

– Ага. А как же?..

***

Графиню, как выяснил Женя у старожилок, звали Софьей Петровной. Жила она в квартире бельэтажа, была шибко гордою и высокомерной, за что и получила свое прозвище. Кильков счел своим долгом дознавателя побеседовать с ней о странном случае с солдатами и направился в квартиру под номером три.

Не очень-то надеясь на какой-либо результат, Кильков несколько раз провернул на двери латунную старорежимную дребезжалку, похожую на открывалку для консервов, но выполняющую функцию звонка. Через несколько минут дверь приоткрылась на ширину цепочки, и он ощутил на себе внимательный взгляд из темного пространства.

– Здравствуйте, Софья Петровна, – поприветствовал Женя дверной проем и представился, – я из комендатуры, военный дознаватель Кильков. Можно войти?

Дверь открылась и щелкнул выключатель, разбудивший тускловатую лампочку на стене.

– Заходите, юноша, – доброжелательно произнесла невысокая худощавая старушка в темном платье с белым отложным воротником. Она заперла за гостем дверь и пригласила его в гостиную.

«Ого», – подумал тот, окинув взглядом старинную мебель и картины в золоченых рамах под четырехметровыми потолками с вычурной лепниной.

– Красиво у вас.

– Ах, это только остатки прежнего благополучия. Вы, кажется, морской офицер.

– Да, капитан-лейтенант.

– Когда-то, очень давно, у меня был кавалер в таком мундире, – она мечтательно закатила глаза, – впрочем, что вам угодно?

Кильков кратко изложил странные события, случившиеся с тремя бойцами, и поинтересовался, не знает ли собеседница чего-нибудь об этом.

– Да. Пожалуй, я их видела. Они сидели в нашем дворе. Но ничего, кроме этого сказать не могу.

Женя поблагодарил хозяйку и, собираясь уходить, обратил внимание на целый иконостас старинных фотографий, украшавших большую часть стены. Большинство из них было посвящено мужчине средних лет, чье лицо казалось знакомым. Рядом с ним на групповых снимках часто можно было видеть миловидную молодую даму с элегантной тростью в руке. Такой же, какую сейчас держала в руках Софья Петровна.

– Это, наверное, вы? – задал вопрос Евгений, показывая на фото.

Хозяйка утвердительно кивнула и привычно оперлась на рукоятку трости, которая в своих причудливых изгибах изображала какого-то китайского дракона.

– А он, – Женя показал на мужчину, – кажется, очень похож…

На языке вертелась фамилия поэта, с которого совсем недавно были сняты запреты на публикацию.

– Да, это он. Мы очень дружили…

– Его, ведь, еще при Сталине… куда-то этапировали.

– Очень тяжелая судьба и страшная кончина без вести…

Женя грустно покачал головой и, больше не задавая вопросов, галантно, насколько умел, попрощался.

Хозяйка тоже засобиралась по каким-то делам и из подъезда они вышли вместе.

На улице их пути лежали в разные стороны и Кильков нос к носу столкнулся со своим соседом дому Витей Красавиным.

– Привет, – радостно воскликнул тот, – что это ты с нашей Софочкой гуляешь?

Виктор работал (или, как он любил говорить – служил) актером больших и малых театров и направлялся, по-видимому, на вечерний спектакль в очаг культуры, расположенный буквально за углом.

– А ты ее знаешь?

– Только твое солдафонское ремесло тебя извиняет, – Красавин театрально закатил глаза, – как ты сам можешь не ведать, что она муза великого Поэта?

Виктор охотно рассказал, что Софья Петровна является местной достопримечательностью и хозяйкой чего-то вроде литературно-театрального салона, где постоянно собирается весь городской бомонд, поэты, писатели и прочая интеллигенция. Молва приписывала ей хитроумное спасение Поэта от ареста, драматичную любовь и, наконец, трагическую роль последнего свидетеля его задержания и высылки в неизвестность. Софочка, как ее звали постоянные визитеры, всю жизнь проработала в областной библиотеке, заведуя какими-то древними фондами. Она чудом избежала репрессий и уплотнительных подселений, оставаясь для всех живым отсветом и эхом гения.