Александр Покровский - Кубрик: фривольные рассказы

Через десять минут в кают-компании были все – зам, Атаев, я и Андрей Антоныч.

– Так вот! – начал старпом. – Довожу до всех собравшихся, что на нашем корабле последний случай рукоприкладства произошел лет пять назад. Я тогда только вступил в должность и не успел сразу и навсегда всем привить любовь к ближнему. А эта любовь, как известно, прививается шестичасовой строевой подготовкой на плацу в любую погоду и походами к дяде прокурору, чтоб ощутить дыхание тюрьмы. Атаев!

– Я, тащ-щщ-ка! – глаза у Атаева уже круглые.

– Вы что, на этом корабле больший годок, чем я?

– Никак нет, тащ-щщ-ка!

– А почему вы позволяете себе то, что не позволяю себе я? А? В глаза мне смотри, восходящая звезда увядающего Востока! Где это принято? В вашем ауле? Так вот, здесь вам не аул! Запомните! Зарубите себе где попало! Здесь подводная лодка, где все люди братья! И все охраняют друг другу спину! И сон! И жизнь! Вот как теперь Хабибулин будет охранять тебе жизнь, спину и сон? Одним глазом! А если я сейчас прикажу ему тебе в глаз дать? Для справедливости! Уравняем вас в возможностях! Прямо при заме! Сейчас придет и вмажет тебе! Чтоб глазное дно мозжечка коснулось! Как это? Не очень больно будет? Вы будете жрать у меня дерьмо из трюма немытыми ладонями до конца своей жизни! А конец этот установлю только я! Когда ДМБ? В мае? Не будет его в мае! На сколько мы можем его задержать по закону? – вопрос адресован мне.

– До конца июня, товарищ капитан второго ранга!

– А без закона?

– На сколько угодно, Андрей Антоныч!

– Вот! Слышал, Атаев? Я здесь закон!

– Так точно, тащщ-ка! – у Атаева глаза квадратные.

– Я здесь мама, папа, аллах, отец небесный и дух святой! И еще я здесь государство, суд, прокуратура и место для исполнения наказания! А во время учения я тебя расстреляю к едрене матери, после чего я тебя спишу на боевые потери! Войдешь в три процента! Понятно?

Атаев головой уже дергает.

– Так, дежурный, в трюм его на три дня. Потом на плац на шесть часов. На гауптвахту сажать не будем, я его лучше в тюрьму сразу упрячу. Заместитель командира! (это уже заму) Провести занятие на тему братской любви! Объявить всему личному составу, что если любви не будет, то я всех сгною!!! А теперь все свободны в пределах веревки. Дежурный! Ко мне в каюту!

Когда я зашел в каюту, Андрей Антоныч уже выглядел почти мирно.

– Значит так, Саня! Завтра этого урода на плац! И чтоб выл! Но по плану! План строевого занятия чтоб был! Я проверю! И так каждый божий день! Конец забрезжит на следующей неделе! Может быть! Я сказал, на неделю его в трюм? Я ошибся! На месяц! Все понятно?

И всем все стало понятно.

Атаев пахал, как Папа Карло.

Забегая вперед, скажу, что через месяц Андрей Антоныч его простил и отпустил на ДМ Б в мае.

– Андрей Антоныч, – нарисовался я в проеме старпомовской каюты, – группе командования следует сдать зачет по гимну в дивизии.

Андрей Антоныч посмотрел на меня с большим интересом.

– Что группе командования следует сделать? – переспросил он.

– Сдать зачет то гимну. Гимн у нас теперь новый, вот все и приглашаются на зачет. А потом в каждом экипаже надо принять экзамен у всего личного состава, о чем и доложить рапортом.

Андрей Антоныч снял очки и, задумчиво обсосав одну дужку, бросил их на стол. Потом он откинулся на спинку стула.

– А где зам? – спросил он вполне мирно.

– Я здесь, Андрей Антоныч! – зам возник за моей спиной почти из ничего.

– Сергеич! – сказал старпом после некоторого разглядывания всего, что было разложено на столе перед ним. – Это у нас чья же инициатива будет?

– Спущено сверху! – не задержался зам с ответом. – Весь штаб сдает зачет по знанию нового гимна начальнику штаба, а он – командующему!

– А командующий – главнокомандующему? А тот – верховному главнокомандующему? Так, что ли?

Зам пожал плечами.

– Никакой зачет по гимну я сдавать не пойду, – хмуро буркнул Андрей Антоныч, снова уткнувшись в бумаги. – Сами там с этой херней разберетесь!

– Андрей Антоныч, приказ. – начал было зам.

– Что «Андрей Антоныч»? Что «Андрей Антоныч»?!! Вы вообще понимаете, что происходит, или нет? – голос у старпома начал наливаться полудрагоценным металлом. – На моем веку это уже третий гимн! И если все на этом свете охуели, то меня прошу во все это не мешать! Я и первого-то гимна слова не помню, не то что последнего! И кстати, прошу заметить! – старпом воздел палец к небу. – Я их и не должен помнить! Все эти ваши гимны! Я служить должен! Понятно? Служить! Я замереть должен при первых же звуках этого великого произведения по стойке «Смирно!» и так оставаться, пока не остынут его последние аккорды! А петь я не должен! Я вообще с трудом воспринимаю песни в строю, потому как считаю, что флот следует навсегда освободить от этой буденновщины! А тут вы являетесь ко мне!!! И предлагаете в трезвом уме гимн прокукарекать?!! Да еще и не просто так!

Утром над раковиной! А в присутствии высокого проверяющего лица!!! Так, что ли? То есть оно – то лицо таким замысловатым образом будет судить о том, насколько горячо я родину люблю? А? Пение как проверка профпригодности? Я что?!! Лучше от этого в море ходить буду?!! Ну?!! Или это проверка на лояльность? А может – на природную идиотию? Вы на что меня проверять вздумали! А?

– Андрей Антоныч, это не мы! – успел вставить я.

– Молчать! Когда я разговариваю! – голос старпома теперь гремел на весь корабль. – Петь должны певцы! Они на это заточены! Горло драть! И это все, на что они способны!!! Понятно?!! А плясать должны плясуны! А Я НИ ПЕТЬ, НИ ПЛЯСАТЬ НЕ ДОЛЖЕН! Зарубите себе везде! Слушать гимн по радио – пожалуйста! За милую душу! Ежедневно, ежечасно, ежесекундно! Но! Никто! Слышите? Никто не имеет права проверять, насколько я его впитал!!! На этом кончено! Побежали вдоль реки, канделябры захватили! На сегодня все!!!

Мы с замом тихо отошли от каюты.

Зачет сдавали без старпома.

Мы завтракаем в кают-компании. Это старпом наш, Андрей Антоныч, поставил нас на довольствие на корабль, хотя тыл сопротивлялся изо всех сил. Оно и понятно, на береговом камбузе воровать-то легче, вот тыловики и суетятся. И приказ есть: всем кораблям питаться на берегу, и только для нашего экипажа из-за Андрея Антоныча сделали исключение, потому что ему на все это чихать. Он приказал: питаться на корабле, и я, как исполняющий должность еще и помощника командира, сделал для этого все, то есть я пошел в тыл и сказал им, что если они нас на корабль на довольствие не поставят, то через пять минут увидят у себя в кабинетах Андрей Антоныча. Так что немедленно наше корыто стало питаться на себе самом.

Чай мы по утрам пьем молча – я, Андрей Антоныч и наш зам.