Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— Не надо! — кричу я, бросаясь наперерез Мертвящему Глазу Балора. — Не убивай ее, не надо!

Разумеется, во мне нет ни капли жалости. Грешная Синьора Уия нужна нам, нужна для смутных целей и едва обрисованных планов, которые еще предстоит осознать и исполнить.

— Пус-сти меня, Иеманжа-а… — тяжко стонет Синьора. — Пус-сти-и… Ты победила…

— Я всегда побеждаю, — с мрачным удовлетворением отвечает Мулиартех. — Даже сидя в подводных гротах, я вижу и слышу все происходящее в мире. И власть моя огромна, потому что я никому ее не навязываю.

О чем это она? И она ли это? Может, в бабулю тоже вселился дух? Непохоже. Наверное, Мулиартех говорит от имени бездны, от имени мировых вод, вмещающих и Иеманжу, и Амар, и Лира, и всех нас, богов и не-богов, порожденных морем.

Морской змей отшвыривает Синьору на подушки, сбившиеся в ком в дальнем углу. Ничего. Пусть набьет пару синяков и шишек, авось закается враждовать с тем, кто не ищет власти над миром.

Мулиартех с чувством выполненного долга возвращается в человеческое тело. Все взгляды устремлены на нее. Но я — я смотрю на Синьору. И вижу, как в ее глазах мелькает торжество. Чему это она радуется?

— Гвиллион, закрой Марка! — бросаю я духу огня. Со скоростью вулканической бомбы сын Муспельхейма проносится через комнату — и в его грудь ударяет золотая молния. Ударяет — и вдребезги разбивается о камень.

— Тебе не победить нас, Помба Жира! — угрюмо заявляет Фрель. — Твоя игра окончена.

— Смотря для кого, — в голосе Синьоры слышится злорадство. — Смотря для кого, миленький. Он мой! — и она тычет пальцем туда, где за спиной Гвиллиона скрывается Марк, безучастный и беспамятный. — Я изгнала из него демона, укравшего его глаза. А взамен я получила его душу!

— Чью душу? — ухмыляется Гвиллион. — Душу этого парня? Или душу Доброго Бога?

Синьора Уия замирает. В зрачках ее точно счетчик крутится.

— Огун, — осторожно произносит она, — мы с тобой всегда были друзьями. Зачем ты лжешь мне?

— Ты сама себе лжешь, — вздыхает Гвиллион, он же Огун, божество огня, металла, войны — всего, что так замечательно сочетается с похотью и продажной любовью. — Посмотри на меня: где ты видишь обман? Этот человек несет в себе силу творца. Он, как Доброму Богу и положено, подарил нам целую вселенную, не вмешивался в наши свары, понадеялся на разум своих детей… А мы? Оправдали мы его доверие? Сохранили чистую гармонию людей и духов? Черта с два!!! — Телесная оболочка Гвиллиона, серая каменная корка, начинает плавиться от гнева. — Мы не уследили за демоном, исказившим замысел Доброго Бога. Мы отдали его народ на съедение твари, ненавидящей живые души, — и она испохабила все побережье. Она загадила даже море — Иеманжа больше не выходит на берег в лунные ночи. Души людей превращаются в зомби еще в материнских утробах. Город, созданный Добрым Богом, торгует селитрой — а ты знаешь, что такое селитра, глупая ты женщина? Это соль, проступающая на дерьме!!! Демон превращает бесценный дар Бога в болото дерьма, а ты сидишь на куче соли и планируешь отправить выродившееся человеческое племя в преисподнюю, чтобы выслужиться перед древними богинями ада! Стать при них… кем? Хозяйкой опустевшего борделя?

И тут Синьора отводит взгляд. Словно нашкодившая кошка.

— Мне стыдно за нас, Помба Жира, — устало заключает Гвиллион. — Стыдно, что Добрый Бог вынужден был придти сюда и увидеть нас такими, какими мы стали. Стыдно, что демон забрал себе достаточно власти, чтобы изуродовать тело, принадлежащее Доброму Богу. Стыдно, что ты набиваешься в прислужницы пожирательницам дерьма.

— Не оскорбляй моих союзниц! — взвивается Синьора.

— Тласолтеотль, — негромко произносит Фрель голосом Каррефура. — Ее зовут Тласолтеотль, твою хозяйку. Она очищает людей от пороков после того, как погубила их. Навеки. Она поедает грязь людских душ и людских тел. Ты выбрала плохих союзниц, Помба Жира. Ты не захотела служить Иеманже, несущей любовь и жизнь. Тебе это показалось унизительным. Неужели тебе не кажется унизительным служить той, кто несет похоть и смерть?

— А ты, муж мой, что молчишь? — взвивается голос Синьоры. — Давай, оскорбляй меня!

— Я бы и рад оскорбить тебя… и отказаться от нашего родства, — звучит глухой, старческий голос Легбы. — Я так устал… Но ты — часть меня, это предопределено. Я шел сюда, чтобы вразумить и спасти нас обоих. Я шел, чтобы указать тебе новый путь, вывести тебя за стены гнезда обмана и предательства. Иеманжа просила меня об этом… только об этом. Ни о чем больше. Она тебе верит. Она ищет твоей дружбы — обманутая, преданная, извалянная в грязи, текущей с берегов. Она тебя прощает.

Ну всё. Сейчас Синьора заорет, что она-то, она никого не прощает. И что никогда, никогда созданные творцом люди и духи не узнают телесных радостей в любви и в семье. Что сохранить душевную чистоту отныне можно только в аскезе, в сером, безрадостном мире. Что всякий, кому приспичит насладиться жизнью, станет преступником, пособником смерти, адептом всяческой мерзости. И почему целая вселенная оказалась поставлена в зависимость от воли богини-истерички? Кто это допустил? Неужели Марк?

— Он весь горит, — хмуро произносит Нудд. — Сепсис.

— У нас два дня. Не больше, — вторю я.

Мы сидим на куче палой листвы, заменяющей кровать в доме небогатого ётуна. В противоположном углу на такой же куче мечется в жару Видар. Его тело так и не вернуло себе божественных способностей, а тело тролля, как выяснилось, тоже болеет, если ему нанести рану, а потом перевязать «чем попало, грязной тряпкой». Хозяйка — пожилая великанша, мирная и незлобивая, вымыла культю настоем из целебных трав, но что они могут, эти настои? Здесь их даже не кипятят. Костры разжигают ненадолго, на вершинах голых холмов, скорее для ритуала, чем для хозяйственных надобностей. Я и не замечала, как много для человека значит огонь и как трудно без него выжить…

В общем, единственный доступный нам огонь пожирает Видара изнутри. Конечно, сын Одина — наш враг. Но даже то, что он враг и самому Одину, не умерит гнева верховного божества. И перед Фригг неудобно — обещала же не убивать ее пасынка, засранца этакого. Кто знает, что будет с миром, если Видар умрет, а Фенрир так и останется гулять по Йернвиду? Рано или поздно придет час, когда он распахнет пасть от земли до неба, — и кто воткнет в эту пасть смертоносный меч? Так что не в одном божественном политесе дело. Видар нам нужен живым, хоть он и скотина.

— Можно убить его, — слышу я свой голос, бессмысленный и беспощадный, — и идти искать Фенрира. Самим. Рано или поздно мы найдем и этот лес, и эту зверюгу…

— Мирра… — Нудд смотрит на меня с сочувствием. — Ты не поняла, ЧТО хотела сказать Фригг, напутствуя тебя. Фенрира может убить только Видар. Больше никто. Так уж они оба устроены — как компьютерный вирус и антивирус. Если Фенрира будешь убивать ты, не спорю, у тебя получится, но…