Екатерина Минорская - Женского рода

«Блин…» — протянула Кирш и подвинула к себе теле­фон. Раздались короткие гудки. «Болтает — значит, не все потеряно». Кирш знала, что девушка, подписавшаяся как Рэй, была человеком безоружным и самокритичным толь­ко с другом, то есть с ней. И, написав эти несколько строк о своей никчемности, она преспокойно могла сидеть сей­час на диване, закинув ноги на стену, и вещать в телефон­ную трубку очередной подружке о том, что «не может жить ни с кем на одной территории, ибо она — волк-одиночка, отшельник, который не привязывается к людям».

Кирш закурила, одной рукой доставая из шкафа чис­тые джинсы и джемпер. В дверь позвонили. Кирш броси­ла одежду на кресло, быстро надела наручные часы, мель­ком взглянув на циферблат. «Кого там еще принесло…» Дверной глазок приблизил крупного мужчину лет сорока пяти, он был в кожаном пальто нараспашку и держал в руках большой пакет. В жизни Кирш этот мужчина по имени Денис олицетворял спокойствие и надежность, он мог появляться на пороге как нельзя более вовремя или совершенно некстати, но при этом никогда не вносил в ее существование дискомфорт. Что-то подсказывало Кирш, что это качество Дениса было знакомо только ей: еще не­давно он был опером убойного отдела, а значит, нежела­тельным гостем для многих порогов…

Кирш открыла дверь, кивнула Денису и дальнейшее приветствие произнесла, удаляясь прочь по коридору:

— Проходи, Ден. У меня пять минут. Чего хотел-то? Мужчина, не торопясь, вошел. Кирш исчезла в своей комнате, затушила сигарету и начала одеваться,

— Да вот, вернулся утром из Финляндии, из команди­ровки,

— Л, да, точно, Денис. Ты ж уезжал куда-то… — Кирш пролетела мимо гостя в ванную.

— Говорю же — в Финляндию… Торопишься куда-то?

— Да, на день рождения, — ответил голос из-за двери.

— А я думал, к Максимке тебя свожу, я тут привез ему кое-что… У тебя мобильный не отвечал, вот я и заехал на­угад… Так, может, завтра?..

Максим был маленький сын Кирш. Она вышла, нако­нец встретилась с Денисом взглядом, потом заглянула в пакет, покопалась в вещах и благодарно закивала:

— Здорово! Спасибо большое! Да, может, завтра. Со­звонимся, хорошо? Слушай, ты сейчас на машине? Под­бросишь меня?

Уже в машине Кирш предприняла еще несколько тщет­ных попыток дозвониться Рэй, думая машинально о том, что живет в мире страшных имен. Вот Рэй — вообще-то она Лена, но кто уже об этом помнит? Ее собственное имя – Кира — тоже было совершенно забыто ею самой: с детства ее звали исключительно «Кирюша». Лет десять назад Кира оказалась на джазовом фестивале в Швейца­рии, в небольшом городке Вилизау. Как-то утром она бро­дила по пустынному дому: спали хозяева, спала даже при­слуга, а голова нестерпимо болела от водки и наркотиков. Кира перерыла все шкафы на кухне и нашла несколько графинов с жидкостью, приятно пахнущей спиртом и виш­ней; это было кстати. Когда Кирш допивала стакан, во­шедшая кухарка всплеснула руками, замотала головой и, сбиваясь, начала объяснять, что пятидесятиградусный швейцарский самогон из вишни сами швейцарцы употреб­ляют только двумя способами: добавляя по чанной ложеч­ке в кофе или макая в него сахар. Последнее является на­стоящей народной забавой; на столе стоит блюдце с этим напитком, а собравшиеся макают в него кусочки сахара и вскоре оказываются совершенно пьяными; пить такой крепкий алкоголь глотками — самоубийство, Так же по-немецки Кирш объяснила швейцарской кухарке, что рус­ские пьют даже спирт, а в нем не то что пятьдесят— все девяносто шесть градусов. Кухарка округлила глаза и в тот же день рассказала о сумасшедшей русской всему дому, за спиной у Киры то и дело звучало шепотом: «Кирш!» Так она с тех пор и стала представляться.

В клубе, в «Перчатке», Кирш тоже окружали в основ­ном не имена, а прозвища: Фекла, Кот, Рэй, Ли Лит, Лати­нос и так далее.

С Ли Лит (Олсй) они дружили еще с юности — с пер­вой «плановой» компании, когда они слушали Роллинг стоунз, курили травку и считали себя богемой. Оле нрави­лось считаться порочной, и она с удовольствием зацепи­лась за комментарий знакомого астролога к ее гороскопу; «У тебя черная лупа — Лилит — в Скорпионе. В прошлой жизни ты занималась черной магией или была насильни­ком». В такой же восторг Олю повергла притча о Лилит — «неправильной» женщине, слепленной Богом до Евы. Имя «Лилит» зачаровало Олю, и среди своих она стала назы­ваться именно так. Естественно, все обращались к ней про­сто «Ли», и имя разделилось на две части, выгодно вмес­тившие многие пристрастия Оли; детскую влюбленность в Брюса Ли, несколько запомнившихся каникул в Литве и Литературный институт.

С прозвищем Рэй все было проще: почему Лена стала Рэй, никто не знал, даже она сама. Можно было бы Рой, но, возможно, в глубине души иногда ей хотелось быть Рэйчел.

Рэй была транссексуалом. Она с детства отвергала пла­тья, играла с мальчишками в футбол, говорила про себя: «Я пошел» и «Л сказал», а в двенадцать лет влюбилась в девочку-одноклассницу. Позже, когда другие девчонки начали красить губы, ходить на каблучках и делать при­чески, Рэй брилась наголо, носила свободную тельняшку и по-мужицки плевала через плечо.

– Это мальчик или девочка? — перешептывались люди у нее за спиной.

Услышав это, она с вызовом разворачивалась и кри­чала:

— Сами, что ли, не видите, что мальчик!

Когда Рэй было восемнадцать, умерла ее мама. С тех пор больше никто не называл Рэй «Леночкой». Отец все­гда обращался к ней: «Лейка!» и отлавливал по двору с ремнем в руках. Мама, когда была жива, умоляла его не трогать девочку, а тот в ответ кричал: «Вот когда внушу ей, что она — «девочка», тогда перестану лупить!» После смерти матери Рзй стало страшно возвращаться домой: она запирала комнату на ключ и боялась разговаривать с уг­рюмым отцом. Если им все-таки случалось столкнуться, когда отец был пьян, Рэй выскакивала из квартиры и ча­сами бродила по городу. Если тоска была нестерпимой, Лена бежала на кладбище, садилась у маминой могилы и плакала, иногда просто молчала, но уходила всегда с чув­ством, что мир успокоился и заснул у ее ног. Вес это пре­кратилось неожиданно.

Однажды Рэй шла вдоль оград и вдруг резко вскинула голову: прямо перед ней возвышался уходящий из земли в небо светящимся столб. Ее охватила дрожь: сначала пока­залось, что вот теперь наконец ее (его?) заберут отсюда туда, далеко, где ее пол уже не будет иметь никакого зна­чения. Через секунду Рэи решила, что просто сошла с ума, и отец прав, пытаясь пристроить ее в психиатрическую больницу. Столб не исчезал, Рэй попятилась, отвернулась и бросилась бежать прочь от кладбища. С тех пор она бо­ялась ходить на могилу и обращалась к маме лишь в мыс­лях перед сном.