Екатерина Минорская - Женского рода

— Адка, ты боишься одиночества?

Они танцевали, и Ада, прислушиваясь к своим ощуще­ниям от близости Кот, не сразу услышала вопрос, а пото­му посмотрела на подругу с непониманием.

— О'кей, объясню, — продолжала Кот. — Тебе не ка­жется иногда, что мы все успеем побыть одинокими по­том, когда сдохнем, а здесь, когда вокруг куча людей, быть одиноким просто глупо: нужно просто искать подходяще­го для сосуществования человека?!

— Так, по-моему, все люди только этим и занимаются. Только найти-то его трудно.

— Ерунда. Просто не надо усложнять и выдвигать не­реальные требования!

Кот притянула Аду ближе, и дальше они танцевали молча. Когда Фекла в очередной раз развернулась к танцполу, она увидела их поцелуй — как ей показалось, слиш­ком нежный и слишком долгий.

— Ах ты… коза черноголовая!

Локоть Феклы соскользнул со стойки, и водка выплес­нулась на колено сидящей рядом девушки. Тут же перед Феклой возникло тощее существо в просторной рубахе на­выпуск, его взгляд вряд ли можно было назвать миролю­бивым. Вместо извинений Фекла отодвинула рукой объект, перекрывший ей обозрение; тощая девушка оказалась до­вольно сильной и, вцепившись в Фсклины плечи, тряхану­ла ее об стойку. Вскочив с места, Фекла взвыла и, выхва­тив из-под себя увесистый стул на длинной стальной нож­ке, замахнулась… Девушка успела увернуться, народ на­чал стягиваться к дерущимся, и, когда остановили музы­ку, пары на танцполе услышали истошную брань. Koт на­чала пробираться к стойке.

— Кто там мутит-то? — спросила она у девушки, наблюдавшей за потасовкой с высоты стола.

— Да бучара какая-то красноголовая… Мама!

С этими словами девушка спрыгнула со стола: люди расступились, и перед носом у Кот появилась Фекла, воо­руженная все тем же стулом.

— Убыо тебя, сука!

Подняв одноногий стул как штангу, она резко удари­ла Кот по голове и, когда та схватилась за лоб, с размаху снова занесла свое оружие над ее головой; в этот момент кто-то с силой оттолкнул долговязую Кот в сторону, и вместо нее перед Феклой появилась Ада… Удар пришелся прямо по голове: хрупкая Ада сложилась как карточный домик, показавшись совершенно крошечной, и через не­сколько секунд распласталась на полу. Все замерли, и только Кот, исступленно озираясь, заорала;

— «Скорую» ей! Быстро!

…Зимнее утро в деревне кажется игрушечным: за кро­шечными окошками — тишина, а в ней — открытое но и ровный белый горизонт, как будто там, за стенами игрушечного же домика, — макет мира, еще не заполненный предметами, не раскрашенный красками… Печка, скамей­ка, ведра с водой, пестрые занавески и забавные фигурки на старом комоде — «сосланные» сюда из города за нена­добностью… Только холод в остывшем за ночь доме на­стоящий.

Кирш проснулась оттого, что кто-то чиркает спичкой. Босиком сойдя с кровати, она выглянула в дверь; Алиса, закутавшись в куртку, пыталась растопить печь с помощью щепок и газет. Кирш натянула шерстяные носки и вышла.

— Тебе помочь?

Взяв пару березовых поленьев, Кирш присела рядом.

Алиса завороженно смотрела на дуэт Киршиных рук и разрастающегося пламени… Мышцы — не по-женски развитые, пальцы длинные и изящные, с красивыми, коротко обрезанными ухоженными ногтями… Эти руки умеют ва­ять, писать, бить и ласкать, думала Алиса, любуясь. Когда огонь разгорелся, Кирш по-деловому сказала:

— Надо елку из леса притащить: Новый год на носу… Я его хотела с сыном встречать, но меня там могут ис­кать — его побеспокоят…

— Мне надо уехать, — тихо сказала Алиса.

— Ясно, — коротко отозвалась Кирш, побледнев. — Когда?

— Сегодня. Чтобы вернуться на Новый год.

— Ты не вернешься…

Спорить Алиса не стала: миссия, которая предстояла ей дома, была настолько тяжела для нее, что можно было просто не найти сил на скорое возвращение.

Алисе показалось, что у Кирш испуганный, полный от­чаяния взгляд, но та быстро перевела его на огонь и, по­дышав на кулак, закрыла маленькую чугунную дверцу и бодро вскочила.

— Так, надо завтрак готовить!

Москва — Питер… На душе — смута, на улице — сля­коть; это была дорога непонятно откуда и уже не совсем ясно куда; формально— из пункта А в пункт В, а на са­мом деле — распутье; ни туда, ни сюда, на одном месте, в середине розы ветров… Такое хоть однажды переживает каждый человек: когда жизнь вдруг решает перетекать в будущее не плавно, а рывком — со ступеньки на ступень­ку… По таким ступеням даже седовласый мудрец шагает как годовалый малыш; не зная наверняка, получится ли у него правильно перенести центр тяжести с одной ступень­ки на другую, а то вдруг случится, что вообще не разбе­решь, откуда куда шагаешь.

Алиса смотрела на тяжелые снежные облака и почему-то думала о том, на что смотрят они: на чистое небо над ними или на землю внизу? Не могут же они одновременно смотреть вверх и вниз

Мысли – тяжелые, как эти снежные тучи… Прежней жизни — бабушкиных чаепитий с ожиданием звонков от Андрея, Капы с его проектами и любимого блюза, уже не вернуть, а новой-то жизни и нет… Шаг вперед — два на­зад, настороженно, будто встречаются два врага, забывших, почему они должны враждовать; такова женская любовь?.. Вокруг Кирш глухая стена, которой она зачем-то защищается то ли от Алисы, то ли от самой себя. Или почудилась эта любовь?.. Или она, Алиса, не такая, чу­жая для Кирш? Рэй хочет быть мужчиной, а Кирш — не хочет, но при этом не чувствует себя женщиной и боится быть на нее похожей. Тогда кто она? Кому тяжелей: Кирш или Рэй? И почему вообще такое происходит с людьми? И как любить человека, который не уверен в своем отраже­нии в зеркале?.. Раньше Алисе не нравилось, когда любовь сравнивали с войной, она не принимала этой метафоры и теперь, но отчего-то ей вдруг стали понятны и воинствен­ные взгляды «тематических» женщин, и их камуфляжные штаны. Борьба была не в любви, борьба была внутри них, и они защищались, как будто шапка-невидимка можем помочь тому, кто вышел на минное поле…

Телефон завибрировал, и на экране высветилось сооб­щение: «Как delа? Bcz tebya ploho! Kirsli».

Кирш шагала по улице, вновь нацепив на нос очки и сунув руки в карманы. Слишком много людей вокруг, по­думала она и, потоптавшись на месте, собралась войти в магазин с большой зеркальной витриной. На секунду ос­тановилась: в отражении витрины ей улыбалось лицо; жен­щина лет тридцати пяти с красивой прической и тонким макияжем больше вписывалась в картинную раму, чем в реальность гудящих за ее спиной автомобилей. Кирш с интересом оглянулась, представляя, как легко лепится лицо с такими правильными чертами.

— Простите… девушка… Вы не подскажете, как на Мо­ховую?

— Подскажу.

Кирш начала объяснять, но заметила, что женщина не следит за указывающим движением ее руки, а лукаво улы­бается ей из черного меха полушубка.