Николай Гарин - Таежная богиня

— Ну и что? Это эмоции, Никита, эмоции художника, — он наклонился к Гердову и долго смотрел ему в глаза. — Может, между вами что-то произошло, а? — неожиданно повернул он разговор.

— Да вы что?! — Никита махнул рукой и отвернулся от гостя.

— Не обижайся, мне же причины надо выяснить, — Сосновский опять заходил по кухне. — Это место такое странное. В пятьдесят девятом группа Дятлова там погибла — студенты Уральского политехнического института. Сейчас вот наши пропали. Родители проходу не дают, сокурсники...

— Вы когда выезжаете на поиск? — неожиданно спросил Никита.

Сосновский посмотрел на часы:

— Через два с половиной часа, а что?

— Возьмите меня с собой.

Никита впервые летел на вертолете. С земли, когда смотришь на пролетающие над головой винтокрылые машины, кажется, что они летят легко и плавно. Уютно рокочут и очень мягко и лениво садятся. На самом деле не так. Здесь жутко трясло, а шум стоял такой, что не только говорить, но и думать было невозможно. В салоне оказалось человек двенадцать. Мужчины все были угрюмы, и никто не смотрел в иллюминаторы. А Никите страшно хотелось посмотреть, что там внизу. Он изогнулся и, не обращая внимания на удивленные взгляды соседей, выглянул в круглое окно. Он сразу узнал четкий квадрат Вижайской зоны с вышками по углам и длинными, в ряд поставленными бараками, а вокруг хаотично разбросанные черные домики, изгороди, излучина реки с лодками на берегу. Потом потянулась тайга с прямоугольниками вырубов, петляющей дорогой, которая вскоре выровнялась и как по линейке стрельнула к горизонту.

У Никиты участилось дыхание. Вот на этой дороге он пережил самые страшные в своей жизни часы. Здесь он впервые прощался с жизнью. Здесь судьба со всей силы хлестнула по его мужскому самолюбию, а потом поставила на ноги и дала шанс!..

Похороны Анатолия Гомана, по сути, организовала и провела Валерия. Она буквально заставила руководство, насколько было возможно в подобных условиях, сделать все по христианскому обряду. Настояла, чтобы его обмыли и одели в чистое, изготовили крест из лиственницы по ее эскизу, выбрала место для могилки, написала портрет Анатолия. Только после всего этого они отправились на поиски Горелого, который смог бы увезти их по реке до Вижая.

Справа, извиваясь гигантской змеей, заблестела Ушминка. Сверху она казалась кроткой и покорной среди мохнатой тайги, а тогда... Никита прикрыл глаза и тотчас услышал с глуховатым стариковским покашливанием: “Ну, я Горелый...”

— Мне бы поговорить, — робко проговорил Никита, когда из толпы пожилых зэков, что играли в карты, сидя в углу барака на нарах, отделился невысокий коренастый человек лет шестидесяти.

— Ну?

— Так, это, может, отойдем? — Никите было неудобно говорить в присутствии посторонних.

— Баклань, все свои, — невозмутимо произнес Горелый.

— Нас бы как-то до Вижая... подбросить, — только теперь Никита почему-то засомневался, что этот пожилой крепыш согласится везти их почти за сотню километров. Зэки бросили игру и молча наблюдали за переговорами своего вольного приятеля и какого-то фраерка-туриста.

— А на кону что?

Никита быстренько в уме пересчитал, сколько денег у них с Лерой осталось помимо проездных, и довольно уверенно, как купец, ответил:

— Сто рублей.

— Не по-нял? — наклонив голову, раздельно и жестко проговорил Горелый.

— Ну, сто двадцать, больше мы не можем.

Горелый повернулся к своим корешам, и те как по команде хрипло загоготали. Никита, присмотревшись, понял причину хохота. Посередине нар высилась гора мятых бумажных денег. Там были тысячи и тысячи рублей.

— У нас еще спирт есть, — робко предложил Никита.

— Сколько? — заинтересовался Горелый.

— Фляжка, семьсот грамм чистого медицинского, девяносто шесть градусов.

Горелый с полминуты раздумывал, потом коротко боднул головой, дескать, покажи товар. Никита суетливо снял с пояса тяжелую фляжку, открутил колпачок и налил в него до краев прозрачной жидкости. Зэки-старики замерли, вытянув тонкие шеи. А когда Горелый взял в руку маленькую емкость и накрыл ее своим ртом, после чего резко запрокинул назад голову, у всех, кто наблюдал, шевельнулись острые кадыки под дряблой кожей, будто и они только что выпили бесценную жидкость.

В полумраке Никита не видел, как Горелый сморщился. Он лишь услышал: “О-ох, падла!” И сразу все старики завозились, одобрительно загалдели.

— С рассвета выходим, — проговорил Горелый и вернулся на нары продолжать игру.

...Утро было туманным и тихим. До избушки Горелого добрались не скоро. Рассвет только-только намечался. За домиком на берегу реки две невысокие подвижные тени возились у длинной черной лодки. Горелый со своей маленькой сухонькой старушкой давно были на ногах и обстоятельно готовились к долгой дороге.

Светало быстро. Черная река просыпалась и меняла цвет. Волны словно подлизывались к длинным бортам лодки, усыпляли ее бдительность, скрывая серые льдины-привидения, что проносились в стороне от мелководья.

— Мешки бросай в нос лодки, — проговорил Горелый, когда закончил упаковывать свои вещи, поставив рядом с мотором две канистры с бензином, — брось и ложись на них.

— Как ложись? — не понял тот и поднял плечи.

— Нежно, как на бабу. Ложись на грудь и смотри вперед. Увидишь льдину или балан, выбрасывай руку, показывая путь обхода. Если надо вправо повернуть, то и руку правую, влево — левую, а невозможно обойти — обе руки выбрасывай. А ты, дева, — обратился Горелый к Валерии, — сядешь посередине, да держись крепко.

Стало светло настолько, что Никита и Валерия рассмотрели наконец своего “пилота”. Лицо и руки Горелого были обезображены огнем настолько, что даже от мимолетного взгляда на него по спине пробегали мурашки.

— Погоди, мать, — остановил Горелый старушку, которая приготовилась отвязывать конец швартовой веревки, когда Никита улегся на свои рюкзаки, а Лера схватилась руками за тонкие деревянные борта, обильно промазанные черной смолой. — Налей-ка на пару глотков... — проговорил Горелый, обращаясь к Никите. Тому пришлось снова подняться, достать кружку и налить немного спирту.

Влив в себя огненную жидкость, Горелый не изменился в лице, а лишь крепко кхекнул и, черпанув ладонью забортную воду, жадно запил.

— Ну вот, теперь поехали! — он повернулся к мотору и стал накручивать ремень на диск стартера. “Вихрь” взвыл с третьего рывка. Взвыл раздраженно, по-свинячьи визгливо. Горелый немного погазовал на холостых оборотах и, дождавшись, когда старуха забросит конец веревки в лодку, опустил винт в воду. Звук захлебнулся, утробно заклокотал, и лодку резко толкнуло против течения. Пропустив бледно светившуюся льдину вдоль борта, Горелый крутанул ручку газа и заложил крутой вираж, разворачивая свое судно на сто восемьдесят градусов.