Николай Гарин - Таежная богиня

И тут Никита вспомнил лекции по искусствоведению. Кажется, в Японии художник, достигший всеобщего признания, сам менял имя, чтобы никому не известным вновь добиться признания, а не почивать на лаврах, губя талант. И для того чтобы стать по-настоящему великим и достичь истинной славы, надо было этот путь пройти трижды. За всю историю Страны восходящего солнца это удавалось очень немногим. Зато их имена в истории навечно.

— Ну и, кроме седины и усталости... в чем же все-таки я другой? — примирительно спросил Никита.

— А вот сейчас я тебя накормлю, и ты... — Нюра повела взглядом вокруг себя, — вот здесь у кедра, когда будешь отдыхать после еды, тогда и почувствуешь.

— Теперь поверил, что три дня пробыл в сопках?! — весело приговаривала Нюра, то и дело подкладывая Никите-Павлу дымящиеся куски мяса. Длинная деревянная тарелка стояла у него на коленях.

— Уу-ооо-мм-ааа! — отвечал тот, вгрызаясь в очередной кусок вареной оленины. Ему казалось, что такой вкуснятины он не ел никогда. Свежее, ароматное, нежное мясо будто само запрыгивало в рот.

Склонив голову набок, Нюра смотрела на брата, как смотрят все любящие женщины на своих мужчин за столом. “Как мужчина ест, так и работает...” — говорила бабушка. А Никита рвал зубами очередной кусок и, не прожевывая, пропихивал в себя, чувствуя, как насыщается его утроба.

Наконец он остановился. Поблагодарил Нюру, вытер о прошлогоднюю траву руки и, тяжело поднявшись, пошел к кедру. Рухнув подле него, он утонул в его змееподобных корнях. Широко зевнув и, не обращая внимания на комариный писк, моментально провалился в сон. Было по-летнему тепло и почти безветренно. Солнце щедро грело землю. Трава шла в рост, она торопилась, зная неожиданности местного климата и быстротечность лета.

В глазах Нюры сменялись печаль, радость, досада. Она умиротворенно смотрела на брата, который по-родственному обнимал во сне могучий корень, прижавшись к нему, как к живому.

Много лет назад, в одну дождливую осень, старая кедровка, отчаянно молотя крыльями, с большим трудом тащила в своем зобу добрую горсть отборных кедровых орехов. Ее многолетний опыт подсказывал, что впереди долгая и голодная зима, что, когда наступит лютая стужа, каждый орешек может решить ее судьбу. Нужно было как можно быстрее спрятать добытое в надежном месте и снова вернуться в кедровник. Однако, залетев в долину, старая птица почувствовала, что второй перевал ей не одолеть, и стала стремительно снижаться.

Она безошибочно определила лучшее для хранилища место. Это была небольшая ниша, образованная каменной плитой, что наполовину торчала из земли с небольшим наклоном. Плита являлась своеобразным козырьком, под которым уютно зеленела мшистая кочка.

Птица забралась в нишу, привычно отрыгнула орешки и замаскировала свою добычу, натаскав в клюве сухой травы, веточек и даже камней.

Очень скоро в долине вовсю хозяйничала снежная вьюга, которая засыпала нишу снегом. Потом пришло небольшое и короткое потепление. Днем оно растапливало снег, а ночью подмораживало. Над орешками возникла ледяная броня, которую уже не могла бы преодолеть ни сама хозяйка-кедровка, ни случайно забредший лемминг, ни какая другая живность. Всю зиму бушевали метели, трещали морозы, но птица так и не прилетела за своим добром.

С началом лета в долину пришли дожди. К середине лета почти у всех орешков лопнули скорлупки, и из них выстрелили бледные трепетные ростки. Их было много, и им было тесно, но они дружно поднимались, меняя цвет, щетинясь мягкими колючками.

Однако не все орешки оказались в выгодных условиях. Некоторые из них попали в более сухие места, иные на камни. А самый маленький из них вообще закатился в такую глубину, где хоть и был клочок плодородной земли, но не хватало влаги. Он так и дремал в ожидании своей участи.

К осени из-под каменной плиты выглядывала целая метелка изумрудных побегов. Перезимовав, с первым теплом они с новой силой пустились обгонять друг дружку в росте. Однако скудность почвы и сухое лето подкосили значительную часть из них, и к новой осени метелка заметно поредела. А с началом зимы произошла трагедия. Жесткие, сильные губы огромного лося одним движением срезали малолеток. К лету из-под плоского камня уже ничего не выглядывало. Зато пришло время того самого маленького и забытого орешка. Талая вода и дождливое лето прервали его сон. Цепляясь за своих погибших братьев, гибкий побег будущего дерева выглянул из-под плиты, затем вытянулся в струнку, распустил колючки и приготовился ждать свою первую зиму.

Ему повезло. Долгое время ни звери, ни люди даже близко не подходили к нему. А он рос, торопился, используя любую возможность еще крепче ухватиться за землю, запустить в нее свои корни, точно предчувствуя силу будущих ветров, которые обрушатся на него. С каждым летом он становился все выше, ствол толще, корни сильнее, а крона гуще. Когда на нем появились первые плоды, когда каждая его ветка прогнулась под тяжестью смоляных шишек, появились люди, звери, птицы, грызуны. Он стал ориентиром для всего живого, знаком, кормильцем.

Рядом с ним вырос культовый амбарчик, куда люди приносили пожертвования. Чуть поодаль застыли старые нарты-сундук с ящиком, в котором разместились котел с чайником, сухари и соль с сахаром. Возникло костровище, где люди готовили себе еду, и нередко в разговорах или молчании проводили подле него долгие ночи. Но ни разу с него не обломили ни одной живой ветки, не побеспокоили корней.

Он не знал главного: что давным-давно не случайно залетела сюда кедровка. Не случайно забрел лось и оставил его без братьев-конкурентов. Не случайно на него даже птицы не садились, когда он был маленьким. Он нужен был этой долине как символ дерева-прародителя, символ изобилия, символ дерева жизни, дерева-кормильца.

— Ну? — услышал Никита, когда открыл глаза. — Что он тебе рассказал? — Нюра загадочно улыбалась.

— Кто? — не понял Никита.

— Кедр.

— Значит, он здесь действительно не случайно? — Никита ласково похлопал по могучему стволу.

— Не случайно. Кедр — это дерево богини Калтась, так как он кормит людей. Манси считают, что первым деревом на земле был именно кедр. Он вырос на клочке земли за домиком первых людей, мужчины и женщины.

— А другие деревья, они как считаются у манси?

— Ель — это дерево невидимых духов, — ответила девушка. — Оно черное, как болезнь, как смерть. Его и называют деревом смерти. Лиственница — дерево лесных людей, это могучее дерево, как и сами лесные великаны-силачи. Сосна — дерево богатырей.

— Во как!

— А береза, — небесное дерево, или дерево неба, так как оно светлое, как небо. Хвойные деревья манси называют деревьями мансийской породы, поскольку они очень медленно растут и размножаются. А лиственные, например иву, считают деревом русской породы. Они размножаются очень быстро.