Николай Гарин - Таежная богиня

Никита кинулся от нее прочь и тут же натолкнулся еще на такую же. Кинулся в другую сторону — снова рука! И еще одна! И еще! Холодные, каменные, они торчали из земли под разными наклонами с растопыренными пальцами, точно прося помощи... А под ними вздымались каменные головы. Никиту охватил ужас. Его сознание дорисовывало страшную картину — лес рук и поле черепов. Черепами вымощено все подземное пространство!

Продолжая на четвереньках пятиться назад, Никита уперся в холодную стену. Он тут же вскочил, точно каменная стена могла как-то помочь ему, защитить. Однако когда он стал обшаривать ее поверхность, к нему вновь вернулся ужас. Стена представляла собой глубокий рельеф, созданный из горизонтально расположенных человеческих тел. Тела выпирали острыми коленями, локтями, головами и ребрами... Никита отшатнулся и сделал неуверенный шаг назад, запнулся о череп, упал, не успев сгруппироваться, ударился головой о следующий череп, и через мгновение вместе с болью его сознание погасло...

...Очнулся Никита от холода. Его трясло, постукивали зубы. Где он и что с ним — быстро вспомнилось. Страха не было. Судя по тому, как затекло тело, пролежал он долго. Никита прислушался. Что за звуки? Откуда они? Ему больше не страшны были ни каменные черепа, ни руки, ни стена. Одно было плохо — он ничего не видел.

Никита поднялся. Осторожно сделал несколько приседаний, но так и не согрелся. Надо было идти дальше, но куда?

Вытянув перед собой одну руку, а другой держась за каменную стену, он все же пошел дальше. Пройдя довольно долго, Никита почувствовал, что идет по гладкой поверхности. Под ногами был плотный грунт. Он присел и даже потрогал вокруг себя землю. Все правильно, гальки больше не было. Значит, она привела его куда надо. Значит, отец создал вот этот страх с черепушками и руками? Зачем? Никита продолжал двигаться вдоль стены, которая вскоре сделала крутой поворот. А еще через несколько шагов Никита понял, что вошел в большое пространство, в некий подземный зал. Шорох его шагов возвращался многократным эхо. Был другим и воздух. Он был влажным и сладким. Его хотелось пить.

Тишина была такая, что Никита слышал удары собственного сердца. Внезапно пропала путеводная стена, к которой он то и дело прикасался. Никита встал на какую-то плоскость, которая неожиданно со скрипом ушла вниз. Вскоре над головой что-то мягко хлопнуло, и сверху посыпалась мелкая пыль.

Никите показалось, что на него невесомо опустилась тень. В полной темноте еще более темная тень! Вместе с тенью появился странный и сложный запах. Пахло багульником, мятой и... плесенью. Закружило голову, появилось ощущение легкого опьянения. Вместе с тенью и запахом появились тошнота и страх.

Неожиданно что-то промелькнуло. Никита выпучил глаза, вглядываясь в темноту. Он ждал чего-то еще, может, более страшного и непредсказуемого. И оно не заставило себя ждать.

Справа и слева от Никиты появились два едва заметных лучистых круга. “Как ананасовые дольки!” — мелькнуло у него в голове. В центре каждого из кругов была еще более глубокая чернота, чем стояла вокруг. Лучи будто выходили из этого черного круга и трепетали желтовато-зеленым свечением, очень похожим на северное сияние. “Откуда под землей такое?”

Радиальное излучение разгоралось. Оно было и красивым, и страшным. Каждый из бесконечного множества постоянно меняющихся лучей переливался всеми цветами радуги. Цвета были смертельно холодными. Не дыша, Никита вбирал в себя эти странные, невиданные им доселе краски. Цвета переливались, меняя насыщенность, перетекая, сливаясь с другими, казалось бы, несочетаемыми, и каждое новое слияние вызывало у Никиты новый восторг. Переливающиеся круги стали постепенно отдаляться, пока у каждого из них не появился очень знакомый абрис, пока они не превратились в... глаза! Два лучистых круга были не чем иным, как роговицами гигантских глаз. Черные, бездонные зрачки жгли своей безжизненностью. Никита был ни жив, ни мертв. Ему казалось, что он сидит на носу некоего неземного чудища...

Постепенно глаза стали удаляться, открывая странный и неопределенный лик. Сначала это было едва заметное пятно все того же фосфорического свечения. Пятно постоянно меняло форму. Оно то расплывалось по всему пространству, насколько хватало угла зрения, то собиралось в пучок вокруг мертвых глаз, то вновь вытягивалось. Постепенно проступал силуэт, очертания которого напоминали то голову птицы со странным туловищем, то зверя с немыслимыми конечностями, а то человека, сидящего в царственной позе.

“Это сам Куль-отыр! — будто кто вложил в уши Никиты страшные слова. — Владыка Нижнего мира!”

Никита не дышал. Ему ужасно не хотелось верить в то, что он видел. Где-то на самом дне сознания шевелилось сомнение. “Это пыль, действие пыли, которая одурманила... напустила, спровоцировала это воображение!..” Голова кружилась. Тошнота подступила к самому горлу. Продолжая сомневаться в реальности виденного, Никита то закрывал глаза, то открывал — силуэт не исчезал. Мало того, справа и слева от распластавшегося силуэта стали появляться другие, менее заметные пятна, меняющие свои очертания. Вскоре над Никитой настоящим северным сиянием мерцало множество различных образов, которые то взмахивали крыльями, то вскидывали руками, лапами...

Пространство казалось невообразимо огромным. Это был целый мир. Подземный мир!

Вдруг тошнота стала проходить, голова свежеть. Появилась необыкновенная легкость, Никита перестал чувствовать тело, осталась лишь его неожиданно обнажившаяся суть. Никита увидел свои страхи и сомнения, неверие и фальшивость, за которыми он прятался. Он увидел себя рядом с Лерой, Анатолием, однокурсниками — все было как на ладони. Увидел, как он смешон и комичен, как весь пыжится, чтобы казаться умнее, интеллигентнее, сильнее и талантливее остальных. Стыд прожигал его насквозь. Вся жизнь Никиты вдруг предстала перед ним во всей своей красе с первого осмысленного поступка в глубоком детстве до вот этого самого момента. Было стыдно, что он мнил себя незаурядной личностью, героем и везунчиком... Ему было невыносимо видеть все это здесь, в кромешной темноте, среди странных фантастических силуэтов, смотрящих на него как на подсудимого. Но теперь он не мог шевельнуться. Ноги вросли в твердую каменную почву и стали с ней одним целым. И чем больше он неистовствовал в своем самообличении, тем светлее и легче ему становилась.

Главное, что Никита привез из своих скитаний — это убежденность в том, что он стал совершенно другим.

За три года, прожитых среди северян, он делил с ними кров и пищу, помогал на промыслах, нередко голодал вместе с ними, переносил трудности, радовался удачам, тем не менее он не стал мыслить, как они, не отверг, но и не принял их образ жизни. Он был с ними и в то же время сам по себе.