Николай Гарин - Таежная богиня

— Слушай, ну средневековье какое-то! Что за нравы в двадцатом столетии?!

— Так вот, Каули сказал, что в девочке много светлой силы, доставшейся от родителей, но эта сила проявится не в ней, а в ее ребенке, мальчике, которого она родит, когда ей будет шестнадцать, и родит от русского. И этот мальчик станет великим. Так сказывал Каули.

— Ну и что теперь? — в глазах Никиты была мольба и решимость одновременно.

— Все будет хорошо, Павел. Умные и талантливые дети рождаются от большой любви. Ты любишь Авдотьюшку, она любит тебя. Настоящая, крепкая семья — это единство прошлого, будущего и настоящего. Прошлое и будущее за мужчиной. А настоящее — за женщиной. Мужчина охраняет жилище, добывает пищу, приносит новости, заглядывает вперед и планирует, готовит детей к взрослой жизни — это будущее. Но не забывает и стариков, заботится о них ровно так, как в свое время его дети будут заботиться о нем, — это прошлое. А женщина живет настоящим. Она кормит, дает тепло, уют, ласку, то есть то, что нужно каждый день. Для этого люди и создают семьи.

Через неделю Никита начал вставать. Он помогал по хозяйству, ловил и сушил рыбу, заготавливал дрова, ремонтировал, утеплял, мастерил. А мысли все время были заняты Евдокией. К концу лета предчувствие праздника усилилось. Он уже не находил места, растерянно поглядывал на сестру, которая лишь загадочно улыбалась.

И вот наконец с первым снегом все закрутилось. Когда речки встали, они с Нюрой поехали в стойбище стариков Хотановых свататься.

Свадебный ритуал для Никиты проходил как во сне. Они куда-то ехали в снежном вихре, потом сидели в одном темном и дымном чуме, потом в другом, третьем и все ели, пили и даже пели вразнобой и каждый по-своему, после чего говорили, говорили, говорили. Никита ничего не слышал. Он сидел истуканом между стариком и отчимом Евдокии. Девушки за столом не было. Она вместе с другими девушками сидела за пологом, из-за которого то и дело слышалось то их веселое шушуканье, то сдержанное прысканье, то тихое и грустное пение, а то и откровенные рыдания.

Никите все время казалось, что он присутствует и даже неуклюже участвует в странном спектакле, который называется свадьбой. Но когда на седьмой день бесконечных разговоров, еды и питья к нему подвели Евдокию, Никита пришел в себя.

Богатая, искусно расшитая бисером меховая сахи не скрывала стройности и аккуратности девичьей фигурки. Покорно склоненная голова Евдокии была накрыта ярким, с длинной бахромой платком. Все, кто находились в чуме, затаили дыхание. Это был кульминационный момент свадебного обряда.

“Сними платок!” — услышал он голос Нюры. Уши, щеки и лоб Никиты горели, хотелось рвануть на улицу и ткнуться лицом в снег. Из постороннего наблюдателя он превратился в главное действующее лицо праздника. Осознание важности происходящего неожиданно обрушилось на него. Здесь и сейчас должно произойти важнейшее событие его жизни, должна возникнуть его семья. Он этого безумно хотел и безумно боялся. И вот он, этот миг.

Никита с Евдокией стояли друг против друга в странном сооружении, состоящем из каркаса конусом поставленных жердей, закинутых оленьими шкурами, а над головой сверкало зимним небом небольшое отверстие. И все это называлось чумом, жилищем северных кочевников. Но Никита чувствовал себя в храме, где свершалось священное таинство бракосочетания.

Никита протянул к Евдокии дрожащие руки и неловко снял платок. Глаза Евдокии были распахнуты. В ее фигуре, взгляде, выражении лица была покорность и кротость. Она смотрела на Никиту преданно и нежно. Ему хотелось молиться, благодарить Бога, что получает от судьбы бесценный подарок, право на это счастье.

Евдокию отчим поставил на самое светлое место в чуме, в поток света, что падал через дымоходное отверстие. Оказавшись в этом потоке, Евдокия будто сама засветилась. Каждая ворсинка ее беленькой сахи, бусинки, волоски, реснички стали серебряными и зазвенели мелодично, едва слышно. Налобные и нагрудные украшения вспыхнули и засияли фантастическими самоцветами. Девушка стала походить на лесную фею — Мисс-не. Даже Нюра, затаив дыхание, неотрывно смотрела на Авдотьюшку, не узнавая ее. У многих по щекам потекли слезы.

Вечером, когда Никита с Евдокией остались одни, в чуме наступила затяжная пауза. В ушах все еще стоял шум голосов, звон посуды, обиженное повизгивание щенков, то и дело попадающих под ноги, скрип нарт отъезжающих гостей, радостный лай собак...

И вот тишина, нарушаемая лишь пощелкиванием догорающих малиновых углей.

Евдокия давно ждала его в большом семейном спальном мешке — кукуле — на хозяйской половине их временного жилища. Истекали последние мгновения ее девичества. Она затаилась на брачном ложе, сгорая от страха, любопытства и затянувшегося ожидания.

А Никиту продолжали терзать сомнения. Было ощущение, что он забрался на чужую территорию и вот-вот совершит кражу.

Сколько у него было женщин? Немного. Лерка, милая славная Лерка, знала бы она, как и от чего он, Никита Гердов, а ныне Павел, сейчас мучается. Ни за что бы не поверила. Хотя, пожалуй, увидев Евдокию... Нет, никому он ее не покажет. Никита осторожно покосился на полог. Сейчас за эту девочку он, не задумываясь, отдаст свою жизнь!

С другой стороны чума послышался тихий шорох. Никита не сразу обратил на это внимание, а когда поднял глаза, обомлел. Перед ним стояла обнаженная Евдокия. Под всполохами догорающего очага тело девушки, казалось, слегка вибрировало. Оно было хрупким и прозрачным, словно выточенное великим мастером из медового янтаря. Глаза были опущены, кулачки стыдливо прижаты к небольшим грудкам, а губы шептали.

— ...Не бойся... я только с виду... Я выдержу...

Евдокия сделала еще шаг, и лицо Никиты уткнулось в теплый, упругий янтарь ее живота, а на голову невесомо легли руки девушки.

— Не жалей меня. Я крепкая. Я с десяти лет тебя ждала... Я все знаю и... умею.

Девушка пахла молоком, как пахнут маленькие дети, и... летом.

Никогда еще Никита не был так счастлив. Вместе с Евдокией они не замечали ни дня, ни ночи, ни голода, ни усталости. Затянувшееся безумие любовной страсти сменилось невероятной нежностью, игрой, забавой и, наконец, шалостью.

Очнулись, когда затрещали первые морозы и надо было чаще протапливать жилище, утеплять постель, навешивать дополнительный полог. Неожиданно закончилась еда, которую кто-то заботливо им все это время готовил. Евдокия заметно повзрослела. Стала серьезнее, задумчивее и даже выше ростом, как показалось Никите. Когда морозы вошли в свою полную силу, на двух упряжках приехала Нюра.

Переехав в отцовское жилище, Никита враз протрезвел. И на следующий день с самого утра был в библиотеке. В просторном, полутемном помещении ничего не изменилось. Стеллажи, массивный тесаный стол, две керосиновых лампы, самодельный глобус, кресло с медвежьей шкурой... В помещении стояла абсолютная тишина. Никита слышал лишь стук сердца и монотонный звон в ушах.