Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

В этом вечере было слишком много того, о чем я мечтал, когда сам читал Керуака, и мне не хотелось его портить никому.

Мне стало очень уютно в этом негритянском клубе, на сердце кольнуло — всегда сидящее глубоко-глубоко ощущение (знание) своей чуждости людям, которые были моими друзьями, с которыми мы в который раз пропахивали эти тысячи километров. Я знал, что не смогу рассказать об этой ночи никому в Москве, что…Саксофонист бросил свою дудку, схватил микрофон за стойку, и под уханье четырех басовых струн они с вокалистом в два голоса заверещали гортанные французские речитативы, Негры вокруг нас уже не танцевали, а прыгали орангутангами. Осветился темный угол сцены, я увидел согнувшуюся над вертушками фигуру — в басы и речитативы врезались зубы скретчей. Со мной начало что-то твориться, меня продирало до костей, а та часть мозга, которая всегда оставалась «чистой», не верила ушам — это была МУЗЫКА, самая НАСТОЯЩАЯ музыка на свете, музыка Айнуров, музыка Гипербореи и Атлантиды. В этой музыке билось сердце и текла кровь. Плотный дым от джойнтов над головами стал сворачиваться спиралями — от парней на сцене летели осязаемые, почти видимые потоки энергии.

И тут со мной, други мои, случилась нехорошая штуковина. Очень, очень некрасивая штуковина. Я почувствовал… нет, не так… я… По мне как будто прошла трещина, я стал рассыпаться на куски… В общем, я понял, что если бы Лялечка протянула мне пиво сейчас, то я выпил бы его до дна и, кажется, сказал бы спасибо. Как нибудь так «thanks, brо. Уо!» На мгновение я увидел на своей голове длинные грязные волосы. Хипстер, хипстер!!! Я увидел себя едущим в метро хиппи, которому пьяные скины льют на голову дешевое вино из горлышка и смеются, обступив его кругом.

Такая картинка способна отрезвить кого угодно. Кажется, я слишком сильно надышался марихуаны, я просто перестал понимать, что происходит вокруг. Расталкивая дымные силуэты, я пошел к выходу. Мне просто надо попасть на свежий воздух, и тогда все пройдет.

Я миновал охрану и вышел на крыльцо заведения. Гориллы в дверях проводили меня взглядами, переглянулись и, ухмыляясь, шевельнули кирпичами челюстей: белый паренек припух от Сент-Севильи. Сделав несколько шагов в сторону, я впечатал спину в белеющую в темноте стену и задрал подбородок. Звезды светили ярко, в Москве такие звезды бывают сразу после дождя. Наверное, в Москве и начались сейчас дожди. Сюр: я увидел эти же самые звезды, но отражающиеся в моих глазах, я сливался с этим дивизионистским городом (или городком? Нечто среднее, наверно), с этой страной, с этой ночью. Щеки стали мокрыми.

Я обвел глазами улицу. Метров через 50 темнота большим комом сгущалась до угольного цвета. Б этом городе (городке?) все улицы были в маленьких островках зелени — с десяток кустов и пара скамеек, изредка — маленький фонтанчик. Я понял, что это темнеет как раз такой микросквер, и пошел к нему. Я сел на лавку между кустами и стал частью темноты. Я сидел так очень долго — может, три минуты, а может, три часа. В мою реальность меня вернули два микроавтобуса. С тихим шелестом они подъехали — один за другим, с выключенными двигателями, (боп-клуб стоял у подножия холма, и машины катились с него по инерции) и, скрипнув тормозами, остановились напротив куска тьмы, днем именуемого Спай-ком, на противоположном тротуаре. Из них раздавались тихие мужские голоса, тлели сигаретные угольки, оба автобуса были набиты битком.

Что-то тяжелое стукнуло меня по макушке. Я поднял вверх ладонь и почувствовал упавшую на нее влагу. Начинался дождь…

ЗАМЕТКА В ГАЗЕТЕ «*******„Расистский инцидент

…Вчера около полуночи было совершено разбойное нападение на получивший в последнее время печальную популярность боп-клуб «***». *» был известен далеко за пределами нашего города, как место сбора торговцев наркотиками и сутенеров, в основном принадлежавших французской афро-диаспоре. Порядка полутора десятка человек, вооруженных бейсбольными битами и молотками ворвались в помещение клуба и начали избивать всех находившихся в тот момент в заведении людей. Приехавшей через считанные минуты полиции пришлось доставить в госпиталь 20 человек. Двое молодых белых европейцев, не приходя в сознание, скончались. При них не было никаких документов, и на данный момент их личности не установлены. Предполагается, что это происшествие связано с переделом сфер влияния между африканскими и арабскими преступными кланами, с их борьбой за прибыльное заведение. Параллельно рассматривается другая версия — нападение было совершено германскими неонацистами. Воинствующие профашистские группировки из соседнего государства уже неоднократно приезжали во Францию на подобного рода «гастроли». Сильно затрудняет ведение следствия то, что все авшие отказались от дачи показаний…

— Спайкер, сипец Щщи! Привет!!! — Лялечку было слышно так хорошо, словно она звонила из соседней комнаты. Я перевел взгляд ш \ карту Европы.

— Лариска! Мля! Сипец щщи! Вы где??!!

— Спайк, Пса!!!

— ????

— ПСА!!!!

— Да говори толком, ДУРА!

— Избили!!!

— Мля?????

— Нас… мы… это., сипец… к блэкам…, за дурью… а там. — ее обычная манера говорить, она кромсает слова, как голодный пес мясо, и во мне в секунду вскипает бешенство.

— Блин. Сипец! Бооот… мы а там., тама бон гы! ГЫ!!

— БЫ! СЕЙЧАС! ГДЕ!???

— Я в ****.

— Катя?!

— Со мной, вот рядом.

— А ПЕС?!!!

— Б больнице, в **. Спайкер, у нас довд начались, мы промокли!

Ох, дебилы! Ну, идиоты! Допутешествова-лись!!! Я давно, нет, я ВСЕГДА говорил Псу, что эта его любовь к черномазым к хорошему не приведет. Из бессвязных Лялечкиных визгов понятно стало только, что мой брат огреб пиздюлей от каких-то ниггеров. Я тут же твердо уверился, что началось все с Лялечки и Кати-Девушки, только в голову не приходило, КАК.

— Дура! Дуры! Допрыгались, мля! Ах, рэггей, ах трава, бессипа!

Я ударил кулаком по стене. Б руку влетела отрезвляющая боль, кулак обдало кипятком — рассаженные накануне костяшки не замедлили себя напомнить. Эта боль помогла справиться с другой болью, прыгнувшей на сердце. Брат, МОИ брат валялся где-то разбитый эд тысячи километров от меня. Лушу опалила вспыхнувшая жажда мести, которую мне не утолить ничем.

Я выбежал из офиса в курилку. Я слишком стал слаб за последнее время. Мать научила меня, что показывать злость или радость — в равной степени знак слабака. Жизнь показала, что она права, моя старушка. Матери вообще редко ошибаются. Не так уж много родительских уроков я внял по жизни, и забывать про еще один — будет плохо. Такие вот мысли неслись в моей голове, пока я глотал горький дым в вонючей курилке. И я справился. Когда я вернулся обратно к столу, Ирма смотрела на меня тревожно-вопросительно, но я мотнул головой и улыбнулся. Мы сели работать дальше.