Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

Но, хотя в глазах у меня было чисто, белые листы цифр и аббревиатур перестали быть для меня понятными. Все знаки сливались с бумагой в одну голубоватую серость.

Я тряс головой, несколько раз выходил из-за стола, выпил кофе из пакетика, от которого одновременно заболели живот и голова — но ясности это не добавило. Наконец Ирма объявила, что толку от меня — только путаница и о пустила с Богом. И я поехал домой.

Под дождем добежал до метро за полтор секунды. Потом 15 минут пытки: все едут с р боты, у всех час пик. Мокрая одежда в духовагонной давки смердела помойкой, сограэд не напоминали прокаженных. Меня трясло ‹желания залепить по чьей-нибудь бурой роя Выйдя из подземки я поднял руку. Машина отановилась почти сразу, но, когда я расплачивался с мрачным усачом возле дома, я увидел что с меня на кожаное кресло машины нате лужа.

Оказавшись в квартире, я растерся полотенцем, переоделся в теплый отцовский халат, заварил огромную чашку чая и сел на приставленный к открытому окну стул, закинув ноги 1 подоконник. Вокруг себя я расположил (да1 совой стрелке): тарелку с шоколадными коштами, сигареты, пепельницу, пульт от центра, бытую (или оставленную умышленно?) фляжу с виски. И телефон. И усиленно принял встречать сумерки. Когда виски закончился, прямо в халате сходил в ближайшую лавку под тупо-недоуменные взгляды продавщиц купил коньяка. Когда бутылка была ополовинелась к окружающему меня натюрморту прибавил виновник завтрашнего похмелья — клочок бумажки с кривыми буквами. Я положил его между пепельницей и пультом. Бутылка закончалась, я оттолкнулся ногами от подоконника начал падать назад вместе со стулом, только я упал на незастеленную со вчера (как и весь вчерашний месяц) кровать, а стул приземлился на пол. И заснул, прямо в халате поверх одеяла.

А на следующий день я проснулся. Фраза эта условная, потому что называть блеклую серость за распахнутым окном «день» — это чистая условность. УСЛОВНОСТЬ было и пробуждение. Я просто (выкл\вкл) открыл глаза и снова оказался лежащим в халате поверх одеяла. Воздух в комнате был густо заполнен промозглой свежестью. Может, поэтому, а может, еще почему-то я не чувствовал никакого похмелья! На часах было шесть, я проснулся на полтора часа раньше необходимого. Ну раз так случилось, то пора вставать и соседям — рассудил я и нажал кнопку пульта. Зарубили жесткие струны и под крики Яна Стюарта я занялся почти забытым делом: вытащил из-под дивана гантели и гири и учинил зарядку на добрый час. «Месяцок себя так помучить и не стыдно раздеваться», — поймал я за хвост дикую мысль. ПЕРЕД КЕМ?!

Отвечать на этот вопрос не хотелось, но брился я как в четырнадцать лет. Одевшись в сбрую, прихватил еще и рюкзак и закинул в него натовские штаны, кроссы и рубашку лон-сдэйл, Заскочил в парикмахерскую и обновил щетину на голове. Перед этим, выходя из дома, я прихватил и клочок, скомкав его и запихав в карман. И сидя в кресле под белой простыней, я пожалел об этой нарочитой небрежности — даже перед самим собой я плохим актером.

Дорога до офиса и весь РАБочий день был занят мыслями о Псе и о предстоящей мест Вчерашний напалм в сердце превратился в узкий направленный луч света. В трезвой ясности мысли о возмездии шли стройные, логичные, Надо позвонить Лебедю и парням из ОБ-88. УЧИНИТЬ налет на юго-западные общаги. Или долбанем железными прутами по какому-ниб рынку?

На работе был маленький праздник души и сердца: звенящим от восторга голосом секретарь поведала, что начальство поехало на какую-то выставку и сегодня работаем без боссов. Пустячок, а приятно. Жирная свинья с выжженными волосами имеет привычку подходить неожиданно к столу и смотреть состояние бумаг, компа и пр. или подключаться к разговорам сотрудников по телефону и проверять, на дотаточно ли деловые разговоры тратится рабочее время. Она твердо полагает, что ее неустанный надзор выведет нашу конторку в лидеры бизнеса. Можете представить, как это действует на нервы. Недавно, к уже совсем экзистенциальному ужасу клерков, она объявила о решении нанять человека, чьим единственным занятием будет проверка траты рабочего времени сотрудниками офиса. На замечания Ирмы и еще двух-трех храбрецов о том, что для увеличения клиентов надо давать рекламу, а не сажать жандарма, был положен прибор. Что же касается правой руки ЖС (жирной свиньи) — финансового директора, то он был, в принципе, не худшим из мужиков. Но я однажды засветился на подрезании денег (путем проведения клиентов мимо кассы) и, хотя тогда мне удалось отмазаться, за мной он наблюдает с повышенным вниманием и явным недоверием. Самое обидное, что именно с того клиента, на котором я засыпался, моя прибыль должна была быть чисто номинальной, я занялся им из любви к искусству.

Я все это рассказываю так подробно (только) для того, чтобы вы поняли, как важно для фирмы отсутствие мудаков на центровых должностях. А еще лучше — отсутствие их вообще на РАБочей территории. В конце дня я зашел в сортир и, запершись в кабинке, переоделся в захваченные из дома шмотки. Лотом, плюхнулся на унитаз и, слазив карман за пачкой, закурил. Я понял, что почему-то волнуюсь. Прямо настоящий нервяк — когда я подносил сигарету к губам, заметил, что пальцы у меня чуть подрагивают. Причина… — не знаю я никакой причины!! Я докурил, спустил окурок и вышел из кАбинки, нос к носу столкнувшись с каким-то ну очень важным дядей, наверно, боссом одного из здешних офисов. Почему, интересно, именно в сортире происходят такие забавные встречи? Белорубашечник воткнулся на меня, как баран на новые ворота. Еще бы: у нас такой салидный офис-центр, здесь заключаются такие крупные контракты. А в сортире тусует непонятный стос откровенно подоночьего вида с густо татуированными руками (рубашка у меня с коротким рукавом). Мы смотрели друг на друга секунд 5, потом этот убогий вспомнил, зачем пришел, и закрылся в кабинке. А я пошел на выход. Когда я проходил пост охраны, то невольно усмехнулся — сто пудов этот сортирныЙ черт потом спустится сюда и учинит охране разнос — болт ли пустили с улицы какого-то явного наркомана (варианты: хулигана, бандита, панка, хиппи).

Я шел на Арбат. Арбат — очень дурацкая улица. Типа «сердце Москвы», но встретить здесь можно только спорт-штаны с семечками, вариант — пиджак с барсеткой и крашеной блондинкой\брюнеткой под мышкой, приехавших из индустриального Подмосковья. Из разных пород москвичей в сердце их родного города собираются в основном такие окурки жизни, что мне всегда хочется гонять их ссаны-ми тряпками («всегда» — это кроме того времени, когда я сам лазил здесь в драной коже и читал Ремарка.:) Но для 13–14 лет это все же простительно). Грязные панки, бегающие за прохожими: «Братан, выручи! Братан, два рубля!», какие-то блаженненькие, прыщавые старшеклассники — все в черном, хиппаны — босые, и видно, что на пальцах ног ногти у них изъедены грибком. В детстве я приезжал сюда за тем «мятежным духом», который всеми печенками впитывал, высасывал из панк-рок-н-роль-ных кассет. Тщетно, естессно. Поиск мятежно-сти и романтики среди арбатских тусовщиков, чьим самым частым занятием были забеги от наезжих гопников — задача для взвода сыщиков с собаками и миноискателем, но никак не для младшего школьника, выращенного на кинофильме «Игла». Эх, где ты, мой 1990… Уже лет через пять я открыл для себя подвал «Кризис жанра» и стал ходить в него для развески лапши на женские уши. Это остается самым и единственным романтичным из арбатских воспоминаний.