Вячеслав Пьецух - Плагиат. Повести и рассказы

— В европейство, — сказал Илюша, — куда ж еще! То есть в пошлое, мелкое бюргерство, только вполне азиатского образца. К оголтелому материализму Россия идет, с поножовщиной, жуликами и такой администрацией, которую покупают за пятачок.

— Ну уж и за пятачок?

— Это я, конечно, фигуральную назвал цифру — пускай будет за миллион!

— Если так, то сердечно жаль. Все-таки русские только тем интересны Богу, что при всём нашем безобразии мы донельзя оригинальны, мы до того самобытны, что, с точки зрения европейца, больше похожи на обитателей большой Медведицы, чем на немцев и англичан. Да вот вы, Илья, говорите, что этой самобытности скоро придет конец… Тогда жди всяческих ужасов, потому что Бог потеряет к нам интерес.

Жестяные часы с кукушкой прокуковали полдень; Илюша отметил про себя: «Однако пошел адмиральский час!»

— Да, жаль, — продолжала Софья Владимировна, — все-таки в человеческом смысле прекрасная была, удивительная страна!

— Нy, я не знаю! Сухово-Кобылин еще когда писал: «Россия! Куда идешь ты в сопровождении своих бездельников и мерзавцев?!»

— И все же, и все же! Ведь я, поверите ли, еще заставала порядочных людей! Вы знаете, что такое — порядочный человек?

— Теряюсь в догадках, — насторожившись, сказал Илья.

— А вот что… В 1936 году моего брата посадили по доносу некоего Лошадкина, который служил вместе с братом в издательстве «Учпедгиз». Так вот возвращается он через двадцать лет из лагерей и прямиком идет к этому самому Лошадкину на прием (тот тогда занимал какой-то высокий пост). Разумеется, Лошадкин перепугался до — извините — недержания мочи, а брат ему вручает роскошную шкуру северного оленя и говорит: «Я пришел поблагодарить вас за то, что по вашей милости остался порядочным человеком, а не сделался подлецом». «То есть это как?» — удивился Лошадкин. «А так! — отвечает брат. — В те подлые времена, когда меня посадили по вашему доносу, у человека был один выбор: либо уйти в пастухи, либо сделаться подлецом. А так я двадцать лет работал кайлом на свежем воздухе и водился с замечательными людьми». «А в пастухи-то почему?» — спрашивает Лошадкин. Брат отвечает: «Потому что на корову не донесешь».

Софья Владимировна помолчала с минуту и продолжила, вдруг сбившись с мужского тона:

— А теперь кругом одна пакость и мелкота. Шурка — это моя соседка справа — торгует самогоном. Светка — это моя соседка слева — проститутка, и приворовывает дрова. Мишка, ее муж, как напьется, так вся семья прячется в подпол, иначе пойдет резня…

Она еще довольно долго перечисляла окрестных негодников, и помещик Помещик вскорости заскучал.

По дороге домой он немного постоял напротив руин, оставшихся от пожарной каланчи, купил в ларьке банку тушенки на обед, понаблюдал за теленком, тершимся о забор, и решил, что истинный человек есть нравственный абсолют.

Адмиральский час еще не истек. Дома Илюша достал из старинного поставца темный серебряный стаканчик, кусанный покойной собакой, топтанный соседским мальчишкой, обезображенный кислотой, которой он по незнанию пытался ликвидировать патину, после снял с верхней полки графинчик зеленоватого стекла и налил себе пахучей здешней водки, несколько отдававшей в хороший сахарный самогон. Затем он отрезал от буханки ломоть свежего ржаного хлеба, разбил на него полусырое яйцо, посыпал мелко нарубленный зеленый лук, укроп и петрушку и, наконец, выпил и закусил. Только-только он почувствовал в животе радостные искры, как у крыльца призывно кашлянул водопроводчик Илларион.

Илюша вышел к нему, сел на ступеньку и внимательно замолчал. Илларион сказал:

— Послушай, хозяин, какая вещь: полипропиленовые трубы, сороковка, будут стоить пятьдесят рублей за погонный метр, а не двадцать два, как я давеча сообщал.

— Это почему, интересно?! — возмутился Илюша. — Откуда такое скоропалительное движение цен?

Водопроводчик в ответ:

— Послушай, хозяин, какая вещь: младшей дочке нужно будет купить к осени новое пальто — не ходить же ей, в самом деле, осенью без пальто! А так, конечно, труба стоит двадцать два рубля за погонный метр…

Илья до того растерялся, что не нашелся, как ему возразить. Он поднялся, повернулся спиной к водопроводчику, словно того уже отнюдь не существовало в природе, и зашагал к своему любимому гамаку.

Он лежал, покачиваясь, и долго бездумно наблюдал за движением облаков [18] Литература существует, в частности, для того, чтобы налаживать связь времен. Сто пятьдесят лет тому назад Лев Толстой вывел череду сельских монстров и феодала-романтика, который бьется как рыба об лед, пытаясь осчастливить своих крестьян, а их нельзя осчастливить, потому что вообще осчастливить человека никак нельзя. В результате помещик Неклюдов любуется на ловкого деревенского парня Илюшу Дутлова, счастливого в своей первобытной простоте, и вопрошает себя, «зачем он не Илюшка», а недоучившийся студент, романтик и феодал. Следовательно, связь времен заключается в том, что и помещик Неклюдов понимает, что счастье заключается все же не в том, чтобы «посвятить свою жизнь народу», и помещик Илюша Помещик понимает, что счастье — это когда ты покачиваешься в гамаке, наблюдая за движением облаков. .

Главное свойство русского способа существования таково: жизнь в России больше искусство, нежели что бы то ни было еще, — чем осознанный путь от материнского лона до могилы, чем пожизненное служение тому или иному идеалу, чем «смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (по Занусси), или там борьба, тайна, случайность, недоразумение, дар небес. То есть мы живем не по законам физиологии и политической экономии, а по законам жанра, которому подчиняемся в силу сложившихся обстоятельств, будь то античная трагедия, или парадный портрет, или сущностное кино. Во всяком случае, то, что происходит во французской литературе, может произойти только во французской литературе, взять хотя бы идиотские похождения графа Монте-Кристо, а то, что происходит в русской литературе, свободно может произойти где-нибудь в Рузаевке, на фабрике резиновых изделий, в любой задавшийся вечерок.

Вот гоголевская «Шинель»; ведь не из больного воображения Николая Васильевича выросла эта вещь, а из действительного происшествия, приключившегося с маленьким русским чиновником, который мечтал купить лепажевское охотничье ружье, полжизни копил на него деньги, приобрел-таки дорогостоящее оружие и нечаянно утопил его в болоте во время первой же вылазки на пленэр. Другое дело, что из этого драматического события требовалось выделить определенное направление, извлечь пафос, как из числа извлекают корень, но это уже относится к чистому ремеслу.