Юлий Самойлов - Хадж во имя дьявола

— Я не пью ни грамма, — сразу же определился я. — Ни с кем и никогда.

— А зачем коньяк на судно притащил? — подозрительно сверкнув бусинками глаз, спросил кочегар Вова-Шкаф, так я его окрестил про себя.

Я засмеялся:

— Хотел капитану поставить, чтоб он мне работенку какѵю-нибудь непыльную дал.

Вахтенный, прерывая меня, поднял руку:

— Наш новый угольщик, у тебя в вахте, Архипыч.

Старик спокойно кивнул головой и закусил коньяк целой ложкой икры. Была она бледно-красного цвета, а икринки по величине чуть больше, чем у черной зернистой. Ну, а что такое зубатка, это я узнал потом, такая длинная и зубастая рыбина, пятнистая, как леопард.

— Непыльной работы у нас нет, — вмешался Антон, — работа у нас каторжная, и все мы здесь каторжники.

— А ты что, приговоренный, что ли? — оборвал его Архипыч. — И что только маешься? Ехал бы к своей Авдотье на Брянщину, и баста.

— Ты что, из штрафников? — подозрительно сощурился Володя-Шкаф.

Я кивнул. Мне, в общем-то, был симпатичен этот парень, да и все эти люди.

— На пиратском судне, у одноногого Джона Сильвера в моря ходил…

Но тут вмешался Архипыч:

— Ты что привязался к нему, что да кто? Тебе сказано, угольщик у нас, вот и все!

Архипыч пользовался на судне большим уважением, и Володя сразу смутился:

— Я что, я ничего… — и тут же протянул мне короткопалую руку с въевшейся угольной пылью.

— Когда надо будет или когда человек захочет, он сам все расскажет, — докончил Архипыч. — А что не пьет, это тоже хорошо.

— Ну, спасибо, брат, — выпив сто пятьдесят граммов коньяка, сказал добродушный улыбчивый парень. — Мне уж и на вахту пора, кэп прибыл, скоро отход.

Когда он вышел, Архипыч кивнул вслед:

— Саня Колесников, второй штурман, классный морячина. И капитан у нас знаменитый, у него все деды и прадеды моряками были. С ним всегда с рыбой будем.

Судно наполнялось людьми. В это время меня позвал замполит и повел в капитанскую каюту.

Передо мной сидел среднего роста, плотный и почти лысый человек с красным обветренным лицом и внимательными серыми глазами. Он выслушал замполита, который представил меня и, отодвинув в сторону пакет из кадров, перевел взгляд с меня на замполита, а потом, насмешливо пожав плечами, проговорил:

— А мне наговорили бог знает что. Значит, решил в море пойти? Ну, что ж, хуже не будет. Ты в море-то ходил ранее? Сначала море будет бить, но ты не сдавайся и оморячишься.

— А сколько времени привыкать-то? — спросил я.

— Этого, парень, никто не знает. Есть такие, которых море не бьет вообще. Вот, к примеру, Гончаров, писатель. В жизни моря не видел, и сразу в кругосветку. Его море не тронуло. Или наоборот: Нельсон, адмирал, а море его так до смерти и било. — Он помолчал немного и добавил: — Кого как. С кем на вахту-то поставили? — спросил он замполита.

— С Архилычем, — однозначно ответил тот.

— Во, парень, — поднял руку капитан. — Архипыч из моряков моряк. Он тебе все правильно подскажет и всему научит.

Потом меня представили «Деду», так называли на флоте стармехов. Он очень подозрительно оглядел меня и с явным хохлятским акцентом проговорил:

— Тут надо працювати, а ты, как я бачу, не сильно привыкший.

Я сразу вспыхнул:

— Привык, не привык, но от працювалыциков не отстану, помощи не попрошу.

Он засмеялся и хлопнул широкой ладонью по столу:

— Ну и добре. А помощь тут просить и не у кого. Все на своем месте сидят, свое дело делают. А что ты злой и гордый, то хорошо.

А потом мы с Архипычем пошли на вахту.

Кочегарка на судне железная, четыре на шесть. Три котла, три топки, манометр с красной чертой-маркой: шестнадцать атмосфер. На этой марке и должен держать пар настоящий мастер огня. Сзади туннель и угольный трюм, вагонетка на рельсах катается. И дело мое, в общем, простое: уголь подвезти, разбить кувалдой большие куски и еще поддувало чистить. А когда кочегар топки чистит, заливать горящий шлак. Правда, жарко, как в аду, и когда я заливал шлак, то пар бил в ноздри и глаза какой-то уксусной кислятиной. Но все это было так, мелочь, ерунда. И был в кочегарке еще лом, который из-за длины и тяжести называли «понедельником». Им подламывали крабы в самой глубине топки. У Архипыча, правда, никогда таких крабов не было, и «понедельником» он не пользовался. Работал он очень спокойно и не торопясь, и пот у него выступал только на лбу, да и то только, когда он чистил топки. Он любил все объяснить, показать, научить. Уголь с его лопаты летел тонким упругим веером туда, куда надо. Другое дело Володька. Тот все четыре часа вахты по-звериному метался между топками, хватая то лопату, то скребок, то лом. Он, конечно, тоже держал пар на марке, но как! И однажды я сказал ему об этом.

— Сравнил тоже, — засмеялся Володька. — Архипыч — бог огня. Он чем берет — умом, навыком. А у меня — во, — он напружинил могучие мускулы, — Сила есть, ума не надо!

С командой отношения у меня наладились быстро. Не знаю уж как, но только не от меня, слух о том, что я — «человек оттуда» как-то просочился. Не знаю почему, это меня впоследствии сильно интересовало, но человек, пришедший из лагерей, сразу приобретал авторитет, особенно среди молодежи. Уж не знаю, что за авторитет можно высидеть на нарах. А кто за что сидел, это уж никого не интересовало. Впрочем, если бы я был политическим, со мной бы не якшались. Сидел за политику, значит, либо изменник, либо шпион, либо их помощник. Что касается ошибок суда или там следствия, тогда считали, что, конечно, судьи люди и могут ошибаться, но это не касается политики. Там ошибок быть не могло, там действовали особые люди, железные и кристально чистые. Они никогда не ошибались. Служба ЧК, МГБ, КГБ связывались с деятельностью знаменитых разведчиков, она содержала особую героику, а герои в то время ставились высоко, и это очень хорошо, в этом основа нравственности.

Здесь надо заметить, что сейчас обнаружилась какая-то странная прагматическая дегероизация. Кстати сказать, мне до героев далеко, и в разряд мучеников я себя тоже не вписываю. На войне, как на войне… Но когда после долгих лет я начал выбирать профессию, я бы запросто мог пристроиться, у меня оставались связи. Я мог бы стать метрдотелем в ресторане, торговать шашлыками… Короче, сесть в теплое местечко. Мне доказывали, что времена портативных автогенов, отмычек миновали, что пришла пора, как говорил Остап Бендер, определяться в управдомы. Но я предпочел уйти в море, потому что оставался сыном своего времени. Мне показались позорными эти теплые местечки и эти мыши-норушки, и хомячки с защечными мешочками. Иногда молодые люди мне говорили, что они просто умнее, что они отбрасывают все ненужное, что они рационалисты и прагматики. Ну что ж, прагматизм, в определенном смысле, да. Я тоже прагматик. Но что прагматичнее: быть влюбленным, как Ромео, или пойти к проститутке? Только не улыбайтесь, не иронизируйте и не торопитесь с ответом. Я имел много денег и много времени, за что, кстати сказать, и сидел. Яхорошо исследовал вопрос. И что может быть прагматичнее для исследования, чем свободное время и свободные деньги? Меня опять, как всегда, тянет философствовать.