Алексей Санаев - Уругуру

– Да, этот парень наверняка гнездится в каком-нибудь шалаше, вместе с верблюдами и рабами.

– Я вообще-то был уверен, что рабство отменили.

– Только не здесь, – мотнула головой Амани, и в ее сверкнувших гневом глазах я увидел нечто вроде генетической ярости. – Туареги до сих пор активно пользуются невежеством местных жителей. Знаете, мы в Африке сильно зависим от своего племени, а племя – от стародавних предрассудков. Вот догоны верят в змея-прародителя, а племя белла – в то, что они существуют для служения туарегам. Их предки были порабощены несколько веков назад, и каждому ребенку белла годами вбивают в голову, что он будет служить той же семье кочевников, какой служили его родители и деды.

– А где же законы свободолюбивой республики Мали?

– Здесь они не работают, вот увидите. У туарегов свои законы. Ладно, пойдем в город. Надеюсь, вы уже удовлетворили свой желудок этим кошмарным количеством баранины? И прекратите есть хотя бы на короткое время!

– Не надейтесь, – ответил я, поднимаясь из-за стола...

Туареги всегда очень высокомерно относились к другим народам. Они называют себя потомками властной и могущественной царицы Сахары, которой рабски служили остальные племена Африки. Как и любые другие кочевники, они считают достойными мужскими занятиями лишь войну и торговлю, в то время как земледелие и ремесло традиционно считаются здесь уделом слабых, подвластных народов.

Среди туарегов уже многие столетия живет несколько таких племен: они настолько свыклись со своим положением невольников, что рабство стало фактически добровольным. Это чернокожий народ кузнецов , который потерял вместе со свободой даже свое имя. Его мужчины считаются лучшими во всей Африке изготовителями оружия из белой сахарской стали. Кузнецов ценят как специалистов, но они не знают свободы и от рассвета до заката работают на воинов-туарегов.

Это и загадочное племя сахарских евреев , которые до наших дней донесли свое имя, но забыли и язык, и обычаи своих знаменитых предков. В небольших селениях, отделенных от стоянок туарегов, евреи занимаются самыми разными ремеслами, секреты которых нередко передаются только по женской линии и уж точно никогда – людям из других племен.

Но самыми многочисленными и самыми бесправными рабами туарегов являются белла, потомки чернокожих военнопленных, когда-то, в давние времена, захваченные туарегами во время набегов на оседлые племена с берегов Нигера. Белла говорят на языке, родственном чернокожим кочевникам фульбе, но нередко забывают и его, потому что редко общаются между собой. Они живут в семьях туарегов, убирают в их жилищах и готовят еду, и матери-белла рассказывают своим детям, что нет у них иной судьбы, кроме как прислуживать своим хозяевам. В Мали уже сто лет назад пришли европейцы, было отменено рабство, потом страна получила независимость и стала республикой, но шатры туарегов из потемневших шкур все так же стоят в Сахеле, и все так же за их верблюдами ухаживают добровольные рабы-белла.

Именно такой человек, старик из племени потомственных рабов , и встретил нас при въезде в селение Агуни, в десяти километрах от города, среди песчаных барханов. Это был уже четвертый, последний адрес из тех, что были в нашем списке, но туареги повсюду были, мягко говоря, неразговорчивы.

Али Абу аль-Зийани действительно скучал в старой библиотеке напротив глиняной мечети Санкорэ, похожей на ощетинившегося ежа со своими деревянными балками, торчавшими из ее глиняного остова в разные стороны. Али было далеко за восемьдесят, что здорово отразилось на рассудке библиотекаря. Он внимательно выслушал имевшуюся у нас рекомендацию от какого-то своего знакомого из Бамако, рассказ о теллемах, просьбу помочь, после чего закрыл глаза и начал долгий рассказ об истории Тимбукту от времен царя Гороха, причем его французский язык становился все более нечленораздельным.

– Пойду, погуляю, – в конце концов шепнул я Амани, которая быстрым почерком записывала ключевые тезисы рассказа аль-Зийани в блокнот. – Здесь мы ничего не добьемся.

И действительно, за полтора часа своего монолога библиотекарь не выдал никакой новой информации о догонах, хотя в его рассказе фигурировали и огромные мифические птицы, и тушканчик, и даже нигерский гиппопотам, которого туареги почему-то страшно боятся...

Юсуф Макале, бывший раб богатой семьи туарега, а ныне переписчик старых рукописей Тимбукту работающий в городском музее на деньги ЮНЕСКО, начал разговор с экскурсии по музею, куда, похоже, десятилетиями не ступала нога туриста. Запыленные манускрипты, которыми Тимбукту славился еще в Средние века, были разложены десятками на деревянных стеллажах в небольшой комнате. Здесь были представлены все образцы и разновидности арабской вязи.

– А можно где-нибудь купить такую рукопись? – осведомилась Амани, поделившаяся со мной желанием выучить когда-нибудь арабский язык.

– Можно, – немедленно и с самым благожелательным видом ответил Юсуф.

– А где же?

– Здесь.

– У вас есть рукописи на продажу?

– Есть, – подтвердил смотритель музея.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста, – он обвел руками комнату, в которой мы находились, – выбирайте...

Когда мы, оправившись от шока, перешли к нашим вопросам, Юсуф оставался столь же благожелателен. Да, он собирает фольклор и знает множества легенд народов Мали. Да, он слышал о гномах. Торговцы из Тимбукту иногда ездят в Страну догонов покупать зерно, змеиный яд и крокодиловую кожу, и встретить на пути гнома – доброе предзнаменование для купца. Где живут гномы? Ясно где, в древних пещерах на утесе.

– А как же теллемы? – спросил я.

– Не знаю никаких теллемов... Наверно, так догоны называют гномов, – удивился Юсуф.

Еще он знал, что гномы любят фрукты и очень боятся змей. Они вообще трусливы, но иногда нападают на человека со спины и знают множество способов навредить его здоровью. Однако на этом познания музейного служителя закончились, зато началось вымогательство денег. Юсуфу казалось, что он непременно должен получить за удовольствие побыть в его обществе не менее пяти тысяч франков КФА. Либо, предлагал он с доброй улыбкой, купите за четыреста долларов рукопись из музея! В конце концов мы расстались с ним за тысячу франков.

В дверь дома Абд-эль-Кебира мы безрезультатно стучались в течение десяти минут стоявшей рядом деревянной колотушкой. Наконец к нам вышел престарелый чернокожий слуга.

– Мы ищем Абд-эль-Кабира, не знаешь ли ты, где он, отец? – спросил я.

Старик внимательно осмотрел меня, фотокамеру у меня на плече и особенно подозрительно фигуру Амани, после чего, решив, очевидно, что на туристов мы не тянем и продать нам что-либо невозможно, изрек: