Финн - Анна и Черный Pыцарь

— Что такое, Кроха? У тебя что-нибудь болит?

— Она мне сказала ничего не трогать, вот я и не трогаю.

— Думаю, она имела в виду ни с чем не играть и не переставлять с места на место.

— Я и не собираюсь, — твердо отвечала она.

За эти несколько лет я успел достаточно хорошо ее узнать. Сейчас мне было совершенно очевидно, что ей что-то не нравится. Когда мы вышли в сад, я спросил:

— Тебе тут не нравится, милая? Думаешь, тебе не понравилось бы тут жить?

— Нет, — бросила она. — Мне куда больше нравится жить дома с Мамочкой. Может быть, кому-нибудь тут и понравилось бы, но только не мне.

И, прежде чем я спросил почему, она с жаром продолжала:

— Финн, тут все такое особенное и столько всяких вещей, за которыми надо все время следить, что они как будто сами за тобой следят и никакого времени не остается, чтобы играть и радоваться.

Я никогда не слышал, чтобы о бытовой технике, призванной облегчить домашний труд, говорили таким образом. Полагаю, в чем-то она была права.

Не оценила Анна по достоинству и то, что за окном не слышно шума проносящихся мимо поездов и в комнату не заглядывает уличный фонарь.

— Я сегодня буду спать у тебя в комнате, Финн. Я там буду спать, и тогда мы сможем поболтать.

Я был далеко не уверен в том, что Арабелле польстит подобный отзыв о ее семейном гнезде, и только надеялся, что она случайно не задаст неправильный вопрос.

Анна крайне удивилась, когда узнала, что у Джона есть свой собственный способ производить сложение. «Математика — это как играть в интересную игру», — сказал он ей. Такой подход оказался для нее внове, и она просто не поняла, о чем речь. Джону пришлось объяснить ей разницу.

— Когда ты играешь на улице, дитя мое, то, ударив по мячу, ты не можешь сделать так, как будто ты по нему не ударяла, а бросив камень — вернуть его назад. Сделав что-нибудь, невозможно обратить процесс вспять. Но со сложением и с математикой все гораздо интереснее — там всегда есть возможность повернуть назад.

В тот день после обеда он показал ей два фильма, которые сам снял много лет назад. Мне еще тоже не случалось их видеть. Мне даже в голову не приходило, что его главным хобби было снимать кино. Предметом одного была игра в шашки, а другого — в шахматы. На пленке не было ни людей, ни даже рук — только фигуры и шашки, делавшие то, что им и положено делать. Это выглядело как настоящее волшебство. Скорость движения пленки можно было варьировать, так что происходящее на экране превращалось то в бессмысленную толкотню, то в нормальную игру. Анне все это ужасно нравилось: все равно что быть сразу двумя разными людьми, один из которых все видит в быстрой перемотке, а другой — в медленной. Неудивительно, что я совершенно запутался со всеми этими разными Аннами, которые стадами бродили вокруг: тех, что видели все в медленном темпе, и тех, что видели в быстром. Временами она приводила мне на память историю про Дика Терпина, [10] Дик Терпин — британский фольклорный персонаж, знаменитый разбойник. который, говорят, как-то раз вышел из «Черного лебедя» в Йорке, сел на своего коня и поскакал себе сразу на все четыре стороны!

— Ну разве бог не замечательный?

Как и многие люди в 1930-е годы, Джон был совершенно убежден в том, что еще несколько лет и наука сможет дать объяснение всему, что вообще стоит объяснять. У него не было ни времени, ни желания верить во что-то, что нельзя было доказать или хотя бы более-менее разумно объяснить. Он держался за свои представления так крепко, что при каждой возможности пускался в пространные рассуждения о науке и научном способе познания мира, высокомерно игнорируя все более тонкие материи, которыми, казалось бы, изобиловала жизнь. Как я уже упоминал, его дом и сад были столь хорошо организованы — всему свое место и все на своем месте, — что любая погрешность против устоявшегося порядка воспринималась как вопиющая несообразность, которую нужно было немедленно устранить. Анна взирала на этот самый порядок с грустью и недоверием.

— Это как рулон обоев, Финн. Который все не кончается и не кончается. Правда же?

Джон подошел к нам, как раз когда мы обозревали сад.

— Тебе нравится, малыш?

— Нет!

Она явно была не из тех, кто уклоняется от удара.

— Неужели вам не нравятся цветы, мистер Джон?

В тот момент перед нами расстилались клумбы красных и желтых, и всяких прочих цветов…

Джон был, мягко говоря, сбит с толку.

— Разве ты не видишь, что нравятся? Я потратил на этот сад кучу времени и денег!

— Но не лю…

Было ясно, что Анна собиралась сказать «но не любите их»; однако она передумала и вместо этого спросила:

— Тогда почему вы не даете им делать, что они хотят?

— Как, ради всего святого, цветок может чего-то хотеть? У него просто нет такой возможности!

Анна могла долго скрывать свое неудовольствие, но в конце концов оно всегда прорывалось презрительным «пуф!». Так случилось и на этот раз. Она повернулась к цветам спиной и устремилась в ту часть сада, которая, по рассказам Джона, была самой неаккуратной из всех и которую он намеревался непременно привести в божеский вид следующей весной, сделав из нее «настоящий правильный сад». Мы с Джоном проследовали за ней.

— Тебе правда не нравится мой сад, юная леди?

Она яростно потрясла головой. Ей не пришлось придумывать ответ, он и так уже давно плясал на кончике ее языка.

— Мистер Джон, у вас тут настоящая война! — Таков был ее безапелляционный вердикт.

Бедный старый Джон был наголову разбит с одного залпа.

— Война? — ничего не понимая, пролепетал он.

Она гордо кивнула.

— Все ваши цветы выглядят как солдаты на параде, — сказала она и для наглядности промаршировала вокруг клумбы, как игрушечный деревянный солдатик. Джон как-то умудрился сдержаться, ограничив изъявление эмоций кратким «Ого!».

Когда мы отправились в дом выпить чаю, я принялся молиться, чтобы Арабелла случайно не спросила Анну, понравился ли ей дом. В воздухе явно пахло еще несколькими пренебрежительными «не-а». К сожалению, она спросила. Однако, к своему удивлению, я не услышал «нет». Анна оглядела комнату и сказала:

— Похоже на заколдованный замок, Финн. Как в той книге, которую ты мне дал.

Я не помнил никакого замка, и мне к тому же совершенно не понравилось то, как она непринужденно сделала меня участником дискуссии. Это всегда означало, что сейчас обязательно что-то случится. Вот и теперь у меня снова появилось это свербящее чувство, но Арабелла и Джон совершенно ничего не поняли и так и лучились от удовольствия при мысли, что живут в заколдованном замке. К следующей реплике они готовы не были:

— Ну, помнишь, Финн, это где люди засыпали на сто лет.