Игорь Ушаков - Семейная сага

Однажды во время одного такого кормления

"Подхалима" кому-то захотелось несчастную собаку догнать и почему-то излупить прутьями. Все мы заранее запаслись прутьями, и как только собака схватила брошенный ей кусок и метнулась в сторону, мы гурьбой бросились за ней. Собака неслась в сторону леса, мы за ней. Бегал я быстрее всех, поэтому вскоре мы уже только вдвоем с "Подхалимом" неслись по лесной тропинке. Собака была настолько истощена, что мне удалось ее настичь. Я бежал за ней и на ходу начал лупить ее прутом в каком-то безумном исступлении…

"Подхалим" остановился, замер, прижался к земле, а потом перевернулся кверху брюхом… Я увидел глаза беззащитной собаки, в которых была мольба о милосердии. Я застыл, как вкопанный. Меня охватила какая-то паника, раскаяние, в общем что-то ужасное. Потом я бросился на землю и истерически зарыдал. Мне было мучительно стыдно, больно, тошно…

И вдруг я почувствовал как теплый ласковый язычок лижет мою соленую от слез щеку. Собака при этом поскуливала, как бы жалея меня. Я ее обнял и мы еще долго плакали вместе. И она продолжала слизывать мои слезы…

Я вспомнил те бабушкины слова, которые она говорила мне про пленных немцев. Я начал понимать, как сильна сила прощения. Даже собака, по отношению к которой я был так жесток, простила меня! Я постепенно успокоился, обнимая собаку. Она ласкалась ко мне, и я гладил ее, гладил, обещая больше никогда не делать ей больно. Я с ней разговаривал, как с человеком, и мне казалось, что она всё-всё понимает…

Павел. 1945, 17 июля

Вот уже неделю мы на Кавказе, в Чимитаквадже, или

как тут все называют, — в "Чимитке". Мы — это группа моих друзей, слушателей Военно-воздушной академии, в которой я учусь: Витя Захаров, Олег Орлов, Петька Сартаков да Револьт Трахтенберг. С нами поехала и Катя с Сережей: уговорила Михаила, что так им с Сережей в компании будет веселее.

Все ребята от нее без ума — она веселая, всех заводит, бегает, как мальчишка, в море ныряет с высокого выступающего над водой камня. Это она еще в Заволжске научилась: у нас там крутые берега с глубокой водой под ними.

В общении со всеми она очень смела — то во время танцев обнимет партнера, то голову ему на плечо положит, а то и поцелует в щечку, по окончании танца. Но танцует, правда, только с нами, со своими. Танцы здесь каждый вечер. Ну, а что еще и делать? Не книжки же читать!

Живем мы весело, все пятеро в одной комнате, спим на привычных солдатских кроватях. Виктор — признанный лидер, он хороводит. Парень он с сильным характером, командует всеми, кроме меня — этому мешает мое фронтовое прошлое. Но я не прочь, когда мною командуют — привык уже… Олег — человек очень образованный, из интеллигентной семьи, говорит по-немецки, играет на пианино танго и фокстроты. Петька он и есть Петрушка, всех вечно веселит, хотя порой и глуповато.

Револьт, которого мы зовем "Рёва", добрый парень, но над ним все потешаются. Однажды ему под одеяло запустили полоза, так он, бедняга, вскочил, как ошпаренный, и вопил в истерике: думал, что это настоящая змея к нему в кровать заползла. А однажды ему вместо компота поставили стакан, в котором была намешана горчица, а сверху для вида положили сухофруктики из настоящего компота. Вот была потеха! Но он отходчивый, потом быстро всех простил. Ну, да при его комплекции поневоле станешь отходчивым — его, как говорится, соплей перешибить можно!

В академии он, потому что у него отец был какой-то герой Гражданской, да и сына назвал в честь революции и Ленина. Правда, Виктор как-то пошутил: "А у тебя буква "Т" в имени не в честь ли Троцкого?" Револьт аж вспыхнул весь, надулся и выбежал из комнаты. Тут Петр рассказал историю про своего друга, которого родители вообще назвали "по- иностранному" — "Мэлсор", что означало в сокращении Маркс-Энгельс-Ленин-Сталина-Октябрьская-революция".

Олег добавил, что он знал парня, которого звали "Трактор", а

одна его знакомая звалась до войны "Индустриализация". Потом, правда, когда пришло время получать паспорта одумавшиеся родители упросили "Трактора" поменять на Трофима, а "Индустриализацию" на Елизавету, поскольку ее все равно сокращенно звали "Лиза". А Петр божился, что он знал одну семью цирковых дрессировщиков, которые сына назвали в честь своего любимого слона "Чанг". Якобы он спросил их, а как же будет отчество у их внучки: "Чан-говна"? Посмеялись мы все вдоволь!

С Катей побыть одному никак не удается, все время ребята вокруг. Да тут еще около нее генерал вьется, с которым они с Сережей сидят за одним столом в столовой. А мне опять не хватает ее ласк — привык к ее ласкам! Правда, Варю вспоминаю часто, но уже без прежней горечи. А все же жаль, что не приехала она тогда в Приуральск! Не попал бы я, правда, в академию, да на кой мне она нужна?

Катя здесь с Сережей в отдельной палате. У Сережи образовалась хорошая компания: еще два мальчика погодка его возраста отдыхают со своей мамой, так он к ним прибился. Катя видит его только в столовой да в их комнатке, где они спят. Катерину это, конечно, устраивает: свобода полная! Правда, она часто берет Сережу с нами на пляж, но ему скучновато, и он рвется к своим новым друзьям.

Катя все время в толпе поклонников, к которым присоединились и мои друзья. Это меня немного раздражает: сама меня приучила к своему вниманию, а теперь мной пренебрегает! Она совсем не обращает на меня внимания. Да еще этот генерал… Что-то они часто с ним прогуливаются вместе. Правда, Сережа всегда с ними. Но я-то Катерину знаю! Она мастер! Вон Михаил десять лет ни о чем не догадывается. А может, все знает, да плюнул?

Катерина. 1945, 19 июля

Михаил послал нас с Сергеем на Кавказ в дом отдыха

Военно-воздушной академии. Хотел послать в Крым, но я уговорила его, чтобы он послал нас на Кавказ, куда собралась большая группа слушателей академии — друзей Павла. Все же

в компании веселее. Он согласился со мной, хотя, по-моему, был не совсем доволен. Я все думаю, не поговорила ли с ним мама из желания сделать всем добро? Вечно родители во все лезут! Я уж скоро сама бабушкой стану, а меня все учат уму- разуму!

Когда мы приехали в Чимитку то в столовой нам с Сережей долго не могли найти, где нас посадить. Тогда один симпатичный солидный уже человек, который сидел один за столом предложил нам подсесть к нему. Он представился по имени, кивнув как-то по-военному головой, потом отодвинул мой стул, чтобы мне было удобнее сесть, затем усадил и Сережку. Оказалось, что это известный в академии профессор

— генерал Георгий Удальцов.

Вот уже больше недели, как мы знакомы: встречаемся за столом по три раза в день. Иногда он подходит к нашей компании на пляже. Все приятели Павла сначала вскакивали, как по команде, но он им строго запретил это делать: "Здесь, на отдыхе, правила, как в бане — нет ни рядовых, ни генералов! Все без лампасов и без золотых погон."