Игорь Ушаков - Семейная сага

судьба… Тогда я напишу ему последнее, прощальное письмо…Я позвонила с вокзала из автомата. Набрала номер с бешено колотящимся сердцем. Когда я услышала голос Михаила, у меня перехватило горло каким-то нервным спазмом, и я не смогла произнести ни слова…

— Алло. Алло… Мария?.. — Почти с надеждой, как мне показалось, спросил Михаил, видимо, узнав мой голос.

— Да… Это я… — Смогла, наконец промолвить я.

— Ты приехала? — Почему-то без колебаний спросил он

меня.

— Да…

— Жди меня около справочной у входа в вокзал. Я буду

максимум через десять минут. — И он, не дав мне ответить,

повесил трубку…

У меня было десять минут, подумать, собраться с мыслями, успокоиться. Как я все это ему скажу? Моя решительность куда-то пропала. Я не могла думать ни о чем, кроме как о том, что вот-вот я его увижу…

Он приехал раньше. Я видела, как он сунув купюру таксисту метнулся в сторону вокзала. Я вышла ему навстречу. Он подбежал, схватил меня в охапку и закружил так, что с моей головы свалилась моя беретка. Он не поцеловал меня, хотя мне этого очень хотелось: он был слишком деликатен, чтобы целовать меня на улице, под посторонними взглядами. А зря! Ведь могли же мы быть мужем и женой для всех этих безразличных куда-то спешащих людей?

Мы пошли пешком по направлению к той организации, в которую я приехала. Это было буквально в пятнадцати минутах ходьбы.

Дело у меня было пустяковое, всего часа на два: нужно было согласовать какие-то пункты совместной работы и завизировать окончательные документы. Михаил сказал, что он подождет меня на скамеечке в парке около здания.

Когда я, наконец, вышла, было всего около полудня. Михаил сказал, что время обедать, но если я могу еще полчасика потерпеть, то мы сможем пообедать в Юрмале в уютном ресторанчике на берегу моря. Я с радостью согласилась и мы поехали на электричке. Я все никак не

решалась начать этот решающий разговор, трусливо откладывая его на потом.

Пообедали быстро, поскольку в обеденное время ресторан работал в режиме столовой — обед был хоть и комплексный, но очень вкусный. В Риге вообще с едой хорошо, мы своей родной "кое-какошной" культурой еще не испортили до конца обаяния Прибалтийских республик.

Потом мы долго ходили по берегу моря, сидели на дюнах, глядя в серое северное море. С погодой нам повезло: дождь не моросил ни разу и даже большую часть времени светило скупое рижское солнце. А я все так и не решалась начать тот разговор, ради которого, как я себя убеждала, я и приехала в Ригу. Михаил вел себя так, будто он просто наслаждается жизнью. Он был весел, ироничен и, как всегда, легок в общении. Опять он отдал инициативу в мои руки, не пытался ни обнять меня, ни поцеловать. И это было хорошо, ибо я была так взволнована мыслями о предстоящем разговоре и так боялась его начать.

Когда стало попрохладнее, и солнце спустилось уже довольно низко, он накинул на меня свой пиджак и предложил поехать город.

Чтобы согреться, Михаил предложил зайти в кафе

"Луна" на площади Свободы рядом с "памятником свободе", как шутят латыши. Он рассказал мне, что эта стилизованная женская фигура, держащая в вытянутых вверх руках три скрепленных звезды по числу исторических латвийских провинций — Курляндии, Латгалии и Видземе, символизирует первое в истории существование независимого государства Латвия.

Мы зашли в уютное кафе, сели за маленький столик и заказали кофе и миндальные пирожные. А кофе в Риге, а особенно в этом кафе, исключительно вкусное! После кофе по телу побежали приятные теплые струйки. Момент для того разговора, который я собиралась начать, был совсем неудачный. Получилось, что я добилась прямо противоположного результата: Михаил может подумать, что я не смогла удержаться и приехала повидаться с ним… Ну, что же, в некотором смысле так оно и было!

Когда мы вышли из кафе, Михаил повел меня на площадь перед Домским собором. Михаил говорил мне как- то, что в каждом городе, где он жил, у него всегда было место, которому он как бы доверял свои самые сокровенные помыслы и мечтания. В Риге таким местом для него была эта площадь.

Все же, наконец, собравшись с духом, я начала что-то говорить о неразрешимости ситуации, о сложности и двусмысленности своего положения, о том, что я много думала… Слава не складывались, речь моя была сумбурна и вряд ли понятна вообще. Я замолчала, а Михаил шел будто погруженный в свои мысли. Мне показалось, что он понял, о чем я пыталась ему сказать…

Вот мы и вышли к собору, который появился совершенно неожиданно, когда мы вышли на площадь из какого-то кривого переулочка. Уже наступили густые сумерки, и флюгер-петушок почти сливался с темным небом. Я шла, задравши голову и глядя на купол собора, придерживая одной рукой беретку. Вдруг я споткнулась об один из камней, которыми вымощена площадь, и едва не упала. Михаил ловко подхватил меня одной рукой под локоть, а второй поймал меня за талию, не дав упасть.

Я оказалась лицом к лицу с ним… Мне ужасно хотелось, чтобы он меня поцеловал. Но он вместо этого будто ответил мне на те мои невысказанные сомнения:

— Мария, а почему бы тебе не выйти за меня замуж?

Он продолжал держать меня и смотрел мне прямо в глаза. И я поняла, что это не случайно вырвавшиеся слова, что он и имеет в виду, именно то, что я услышала. Я ничего не ответила, он поставил меня на ноги. Я поправила в очередной раз беретку, и мы пошли.

Это было так неожиданно! У меня мелькнуло в голове, что это, и правда, может быть выход в создавшейся ситуации. Я никогда о таком варианте и не думала. Да у меня и не было такой возможности: я не принимала всерьез ухаживаний Михаила. Я чувствовала серьезность своих чувств и опасалась этого. А Михаил… Он ведь никогда до сего дня не говорил мне о своих чувствах.

А стихи? Ну, а сколько поэтов выдумывало себе муз? Как сказал однажды мой друг, "каждому Петрарке — по Беатричче!" Но ведь ни один из изнывающих от любви поэтов не хотел бы получить мечту, воспетую в стихах, себе в руки: о чем тогда стонать? Нет, тут же подумала я, по отношению к Михаилу мой сарказм не проходит: не я для его стихов, а его стихи для меня!

Времени оставалось как раз столько, сколько было нужно для того, чтобы не спеша дойти до вокзала.

Мое желание продолжать мною начатую тему пропало. А ответить сразу на предложение я не могла. Мы оба сделали вид, что то, что было им сказано — было сказано, но что это был не прямой вопрос, а некое вырвавшееся восклицание. Итак, неопределенность сохранилась. Ответом на вопрос Михаила могло быть только действие… Но на такое действие я была совершенно не готова.

Михаил проводил меня до моего вагона. Я села в свое купе. Он стоял на перроне около моего окна, пока поезд не тронулся медленно-медленно. Михаил шел вровень с поездом, но вот он стал отставать, отставать… И пропал… И я пропала…