Игорь Ушаков - Семейная сага

А днем теплынь и благодать. И птицы в звонкой перепалке О счастье начали гадать,

Как древнеримские весталки.

Сережа. 1955, 15 февраля

Сегодня произошел один из самых трагикомических

дней в моей жизни: меня должны были исключить из комсомола, а в результате предложили вступить в партию… Но расскажу обо всем по порядку.

У нас в МАИ существует система шефства над младшекурсниками: наиболее активных комсомальчиков и комсодевочек курса назначают как бы "поводырями" над

группами первокурсников. Я, правда, не очень понимаю, куда слепой поводырь может привести толпу слепых, но таков уж новаторский почин!

Вот и я был назначен таким "дядькой" для одной из групп первого курса. Я регулярно прихожу к первокурсникам, которых у нас зовут почему-то "козерогами", мы о чем-

нибудь треплемся, иногда устраиваем нечто вроде собраний, где мне задают всякие дурацкие вопросы о жизни института, на которые я не всегда и ответить-то могу. Однажды на очередном таком собрании мне рассказывают историю, которой был возмущен весь первый курс.

Учился на курсе некто Каурый, сын Зама Председателя

Верховного Совета СССР Каурого. Иным словом, Каурый —

"самый главный после Ворошилова", который является самим

Председателем, то бишь, вроде Президента СССР.

Так вот, сын Каурого получил на первой же сессии три двойки на четырех экзаменах. По существовавшему положению, двух двоек было достаточно для отчисления за неуспеваемость. Однако сыну Каурого деканат разрешил пересдачу всех трех предметов, которые они за два дня и пересдал, причем на четверки, а один — даже на пятерку! Добро пожаловать, товарищ Каурый-младший!

Одновременно с ним такие же три двойки получил сын уборщицы нашего Радиотехнического корпуса МАИ. Того отчислили, не моргнув глазом.

Меня это тоже возмутило, и в очередном номере курсовой стенгазеты, редактором которой был, я поместил

"Открытое письмо Заместителю Председателя Верховного

Совета СССР тов. Каурому Николаю Михайловичу".

В газету я приклеил машинописную копию, а первый экземпляр у меня хватило ума послать по адресу: "Москва, Кремль, тов. Каурому Н.М. (лично)". В письме, воздав, естественно, в начале должное "одному из выдающихся деятелей нашего государства", я, взяв быка за рога, дальше написал, что деканат и партбюро радиофакультета МАИ подрывают его, Н.М. Каурого, репутацию. Потом я описал вкратце ситуацию и закончил словами, что справедливость требует, чтобы сын уборщицы и сын Зампреда Верховного

Совета имели равные права: либо оба должны были быть исключены, либо сыну уборщицы нужно разрешить пересдачу двоек, как это разрешили его сыну. Иначе, мол, в невыгодном свете ставят вас, уважаемый Николай Михайлович.

Повесил я газету утром, а уже к середине дня у нее побывали толпы студентов, включая и тех, которые учились на других факультетах в других корпусах. Не знаю, как институт, но уж наш факультет загудел. Кончилось тем, что около девяти вечера того же дня ко мне домой ввалились девчонки из группы. (А жил я рядом с институтом, минутах в десяти ходьбы.) Сказали, что меня срочно вызывают в партбюро факультета. Сознаюсь, что на душе стало мерзко и я даже был страшно перепуган, но виду я им не подал. Я сказал им, что пошли бы они куда подальше со своим партбюро, а я уже разделся и собираюсь спать.

Наутро вместо лекций я попал на экстренное заседание партбюро, где меня заклеймили за неуважительное отношение к "выдающемуся деятелю партии и советского государства". Было объявлено, что в пятницу на открытом комсомольском собрании будет рассматриваться вопрос об исключении меня из рядов комсомола. На душе было погано… И куда лез? И кому она нужна, эта справедливость? Все это один выпендреж

— сидел бы себе и молчал в тряпочку! Из комсомола исключат,

значит и из института автоматом отчислят. Жизнь сломана…

Через день на факультете появляется объявление: "В четверг состоится открытое партийное собрание. На собрании будет присутствовать тов. Каурый Н.М." Это меня окунуло в еще большее уныние, хотя я и тут старался не подавать вида и как-то глупо хорохорился. Мне все, молча, сочувствовали…

Наступил день открытого партсобрания собрания… И вот "бурными, долго несмолкающими аплодисментами", стоя, весь зал "в едином порыве" приветствовал выдающегося деятеля партии и советского государства. У меня же, сознаюсь, в жизни еще не было более мерзкой минуты…

Предоставили сразу же слово Н.М. Каурому. Вышел интеллигентный, усталый человек и начал сразу, взяв быка за рога, а меня, извините, за яйца: "Присутствует ли здесь

товарищ Макаров?" Все замерли, затаив дыхание. Я с трудом поднялся, не чувствуя под собой ватных ног…

"Огромное вам от меня спасибо, товарищ Макаров!" Все с облегчением выдохнули разом. После небольшой паузы, видно было, что и Каурый волнуется, он рассказал, что жена у него умерла во время войны, оставив его с двумя малыми пацанами. Сам он воевал, а определили в Нахимовское училище в Ленинграде.

— Я много упустил в воспитании своих детей. К сожалению, многие, стараясь мне помочь, оказывали медвежью услугу: покровительствовали моим сыновьям, портя их и ставя меня в неудобное положение.

Товарищ Макаров совершенно прав: отношение к студентам не должно зависеть от того, кто у них родители. Если мой сын заслуживает исключения, его нужно исключать, как и сына уборщицы. Если же моему сыну дали возможность пересдать экзамены, такая же возможность должна быть и у сына уборщицы. Но ясно одно, что то, что сделано — сделано неправильно.

Я хотел бы пожелать вам, чтобы все вы были такими же честными и принципиальными, как ваш товарищ.

Он посмотрел в мою сторону:

— Спасибо вам еще раз, товарищ Макаров.

Вот уж тут зал воистину взорвался шквалом оваций… А я подумал: "Уважаемый Николай Михайлович! Нет, дорогой Николай Михайлович! Как же вовремя вы отреагировали на мое письмо, зная наши советские порядки экстренного отсечения враждебных голов! Ведь завтра пятница, завтра уже свершился бы общественный суд надо мною. Спасибо вам, спасибо!" Но все это я произносил про себя. На кого я был в это время похож — не знаю.

Сразу после этого собрания меня окружили члены партбюро.

— Сергей, пиши заявление в партию! Ты честный,

принципиальный человек! Такие нам в партии нужны!

— Подождите, завтра же меня исключают из комсомола…

— Ерунда! Какое исключение? Кого? Тебя? Ха-ха!

Пиши заявление.

— Я не чувствую себя готовым к такому шагу…

Вот такие случаются метаморфозы!

Мария. 1955, 27 февраля

Я и не заметила, как Михаил смог написать

докторскую диссертацию. Защитил он ее, как говорят, с блеском. Рассказывают, что у него и кандидатская была для того времени блестящей.