Лев Сокольников - Двадцать седьмая...

… и я иду за квартал от дома на улицу "им. двадцати шести бакинских коммисаров" в питейное заведении, кое острые на язык посетители, ровно через час после открытия, окрестили "двадцать седьмой".

Большей части посетителей присвоенный номер заведения показался удачным, но нашлись "оппозиционеры", как всегда в меньшинстве, возражавшие с обидой в голосе:

— А чего это "двадцать седьмая"!? Почему не "первая"? — на что немедля получили разъяснение:

— "Первое" место у пивного ресторана "Бездонная бочка", что на улице "им. армянского революционера". Заведение на английский манер "пабом" назвали. От английской жизни только "паб" и остался. Бывать приходилось?

— Как-то заглянул, но быстро "сдуло": цены там ресторанные, "убойные", грабительские… Кусаются… Не по карману. "Паб" почти совсем, как английский, но цены портят картину: отечественные они, "наши".

— Уж коли "паб", тогда и пиво "аглицкое" подайте, а не мочу от пивоварни из соседней губернии.

"Бездонную бочку" посещают те, кто может просидеть в ресторане двадцать четыре часа без заметного ущерба карману, но "двадцать седьмая" такое с собой не позволяет: принял кружку с "прицепом", зажевал бутербродом недельной "свежести", поговорил с товарищем не дольше часа — будь любезен покинуть заведение и возвратиться к повседневным делам. Нет дел — отдыхай и "думай о смысле жизни".

Фальшивый "аглицкий паб" и "двадцать седьмая" — не "брат" и "сестра": "Бездонная бочка" "хачику" принадлежит, а "двадцать седьмая" — азеру. "Баланс", как в Карабахе…

Интересно: на земле "хачиков", или "азеров", есть пивные, кои принадлежат славянам? И армянские улицы с именами русских разбойников?

"Уровни" у пивной и кинотеатра разные: в пивной получают усладу желудку, но "ни уму, ни сердцу", как в кинотеатре, пивная не даёт.

Но! Что считать за "усладу уму и сердцу"?

Медики исследованиями основательно портят мои моменты встречи с любимым напитком:

— Излишки пива откладываются жировыми тканями в районе брюшины (пупков), а так же и на сердце" — медики предпочитают коньяк.

Не слышал ни единой беседы посетителей "паба", не бывал там, но в чём и как "исповедуются" посетители "двадцать седьмой" — слышал не единожды.

Подслушанные "исповеди" разные по длительности и делятся на "однАкружечную", двух и на "короткие замечания в очереди за пивом".

В "Бездонной бочке" посетителей обслуживают официанты, как и заведено в ресторанах, а в "двадцать седьмой" — заботься о себе сам.

Если в "пабе" публика постоянная и тамошние посетители, хотя бы как-то знакомы, то в "двадцать седьмой" случаи повторной встречи с одним и тем же человеком редки и соотносится, как 1 к 1000.

Ворожея.

Сколько кружек напитка с названием "пиво" по "силе воздействия на мужское сознание" заменяют одну, но с "прицепом" в сто граммов — зависит от "индивидуальных свойств пьющего". Понятнее: сколько нужно выпить пива, чтобы незнакомому человеку поведать сокровенное о себе? Пусть и старое? Похожее на снятие грифа "секретно"?

Для чего мы говорим? Чтобы избавиться "от груза слов", или этим грузом кого-то придавить до умопомрачения?

Придавить словами как можно больше людей и "повести их за собой" — желание лидеров партий, но в "двадцать седьмой" их не бывает, в "двадцать седьмой" говорят, чтобы излить душу.

— … "твёрдости" у меня не было до восемнадцати лет… Вроде бы и была, но для настоящей "битвы" — мала… какая-то вялая, нестоящая

"неустойчивая"…

Когда возрастал, то порточная слабость особо не волновала, в стороне стояла: "раз у меня так — и у всех так" — и привык к ней. Сверстники гордились крепостью свои "порточных" хозяев, хвались победами над девками, а моего хоть убей, но на "одиннадцать" не поднимался, всё на "шесть", да на "шесть". Не "в гору", а "к низу"…

Оставалось помалкивать и опускать глаза. В себе жил. Родня поговаривала:

— "Сделали"! — и знала адрес, откуда "дель" шла. В деревне всё и у всех навиду, секретов нет.

Что делать? Не к фельдшеру в район ехать, в самом-то деле! На что жаловаться медику районному? Мало, что по деревне "слава" была, так не хватало и по району ославиться!?

А в дальней деревне жила одна… Имени не поминали, "ворожеей" звали. Лет тридцати, а может и больше. Всем помогала, никому не отказывала. Но с норовом была: не любила лишних разговоров о себе. Её бабка колдуньей на деревне славилась. Что скотину, что людей — лечила хорошо. И за труд цены не определяла, а кто чего даст. Не обижали: как такую обидеть? Опасно!

И повезли меня к ворожее. Та жила одна. Приехали:

— Здрасте!

— Здрасте! — посмотрела на меня ворожея, и сердце куда-то ушло! Никто и никогда на меня так не смотрел прежде! Вроде бы как в "штаны опустилось" сердце…

— Понятно! Отправляйся домой — матушке заявляет — парень дорогу и без тебя найдёт. Доберётся — матушка малость подождала, вроде бы засомневалась, а потом откланялась и ушла. Как спорить?

— Иди в "сельпо", возьми бутылку вина красного и приходи — и подаёт деньги.

Отправился. Магазин нашёл, повезло: открыт был. В прежние времена продавцы сельских магазинов не торчали в "торговых точках" "от и до", а начинали торговлю в оговоренное с жителями время.

Пришёл с бутылкой. Сам робею, но любопытно: что дальше будет?

Ворожея села за стол, взяла бутылку в руки, подержала её, погладила, что-то пошептала над ней… Как над живой, даже страх пронял! А потом подаёт бутылку и говорит:

— Посмотри на свет… — глянул, а в вине какие-то белые нити плавают!

На червяков похожие! Ещё больше перепугался!

— Не бойся! Погладь бутылку, как девушку и скажи ей что-нибудь ласковое — и подаёт посудину. Взял в руки поллитровку, глажу, как ворожея велела, а слов ласковых нет! Не могу пересилить и посудине с вином, как живому человеку, ласковые слова говорить!

— Пересиль, пересиль, скажи: "милая, хороша, любимая и ласковая моя"! — каким-то деревянным языком повторил за ворожеей слова.

— Теперь смотри… — посмотрел "на свет", а вино чистое и нет белых нитей-червей! Чудо!

— Открывай! — открыл бутылку и разлил по стаканам.

— Пей без передыху, до дна! — выпил, аж дух зашёлся!

И она пригубила… Посидели и чую, что в сон клонить стало. И тут ворожея пошла к кровати, сняла платье, разделась до рубашки и легла…

— Иди ко мне… — подошёл к койке и "вата" из ног ушла, страх куда-то подевался, а "хозяин" порточный твердел и твердел… А потом ревел и стонал на ворожее, как зверюга какая-нибудь и вокруг ничего не было… И спал в изнеможении, как никогда в жизни…

Мудрая была женщина… Вылечила, всё как у всех было, семью завёл, а её не забыл…

— Потом встречался? Как-то отблагодарил?

— Нет, матушка к ней ездила. Что у них было, как расчёт произвела — не спрашивал. В чём и каюсь…