Денис Драгунский - Плохой мальчик

А ведь и верно. Бог с ним, с приростом населения, мы не о том.

Не только бессмертие, но и непривычно длинная жизнь – те же проблемы. Нам обещают, что лет через пятьдесят люди станут жить вдвое дольше. А станут ли они вдвое устойчивее против травм, пожаров, отравлений?

И еще. Мне кажется, что вся структура нашей жизни соответствует ее средней продолжительности. Жили короче – карьеры делали быстрее. А сейчас живут долго и учатся черт знает сколько. Магистратура, аспирантура, докторантура… Значит, если будут жить до двухсот, то учиться станут до семидесяти? Интересные дела.

Остается вопрос. В пачке 20 штук сигарет – это исходя из обычной дневной порции курильщика? Или это курильщик выкуривает в день 20 сигарет, потому что в пачке столько?

Трофимову приснился сон, целый роман.

Будто бы он пришел домой, и ему отчаянно захотелось выпить. Просто невмоготу. Дома была бутылка куантро, один приятель принес, апельсиновый ликер. Очень вкусно. Полегчало после третьей стопки. А почему так захотелось выпить, что стряслось? А потому, что он совершил какой-то скверный поступок. Такой стыдный, что даже забыл. Остался только стыд. Во сне так часто бывает. Трофимов видел сон и краем мысли понимал, что это сон.

Вот. Назавтра он снова затосковал, снова выпил куантро, и снова отпустило. Он решил отдохнуть от работы и от этих переживаний. Посидеть в кресле, почитать медленную книгу и полакомиться куантро. Ему понравилась эта сладкая водочка с чудесным южным запахом.

– Катя! – кричал Трофимов жене. – Плесни-ка мне апельсиновки!

Он так называл куантро.

Но Катя скоро с ним развелась, потому что он только пил свою апельсиновку и старался найти объяснение своему поступку. Какому поступку – он так и не вспомнил. Сон ведь, чего взять со сновидения.

У него была большая квартира. Он решил ее продать, купить маленькую, а на остальные деньги доживать жизнь. Потому что на работу его больше не брали.

Продал, получил кучу долларов. Но он был одинокий, старый и пьющий. Его сильно обманули, всучили драную квартирку на окраине, у сортировочной станции железной дороги. Оставшиеся деньги он держал под кухонным порогом: в этом довоенном доме был дощатый пол. За апельсиновкой ездил в центр, нес ее в закрытой сумке. Боялся, что соседи заметят, заподозрят и обокрадут.

Трофимов лежал на диване, смотрел в потолок, слушал, как с лязгом сцепляются вагоны, как свистят маневровые тепловозы, и старался вспомнить, что же он такого сделал ужасного, и однажды так принял апельсиновки, что рухнул у подъезда, и соседи вызвали «скорую».

А в больнице под утро настала такая тоска, что он все вспомнил.

Он проснулся, удивился столь странному сну и решил, что напишет об этом роман. Встанет, подойдет к длинному старинному комоду, выпьет натощак стакан минералки, пойдет в душ, потом на кухню, приготовит завтрак, разбудит Катю.

А потом, бодрый от чашки кофе и яичницы с сыром, пойдет в кабинет. Работать, работать, работать!

Открыл глаза. Вместо комода был инсультный старик, сосед по палате. Трофимов понял, что сон – это было на самом деле. А как он просыпался в своей прежней квартире – это был сон.

– Куантро, – сказал Трофимов, потянув носом воздух.

– Чего? – обернулась старушка, сидевшая подле своего старика.

– Апельсиновка, – сказал он. – Вкусно.

Старушка вздохнула, отделила от апельсина, который чистила, пару долек. Протянула ему. Положила ему прямо в рот.

– Спасибо, – сказал он, прожевав и прослезившись. – Уже как будто вспомнил – и опять забыл. А Катя не пришла.

– Ничего, – сказала старушка и повернулась к своему старику. – Придет.

Катя не пришла, потому что ничего не знала про него и знать не хотела. Потому что она помнила, что случилось. Трофимов заставил свою секретаршу сделать аборт и очень страдал из-за этого. Он сам рассказал пьяный, Катя его за язык не тянула.

Рослый красивый парень опять задел стул, на котором сидел Саша Кляйн. Он все время ходил туда-сюда, протискиваясь между столиками. Саша Кляйн сказал себе: еще раз – и все.

Парень шумно уселся на стул, обнял свою девушку. Она была тоже рослая и красивая. Между оранжевой футболкой и синими джинсами виднелся смуглый, чуть пушистый живот. Они стали целоваться, шевеля языками и прикрыв глаза. Парень откинулся назад и вытянул ноги. И уперся в ножку стула, на котором сидел Саша Кляйн. Стул поехал в сторону.

– Нельзя ли полегче? – робко сказал Саша Кляйн. – Я бы попросил.

Парень открыл глаза, посмотрел на него и засмеялся. Саша Кляйн был смешной, это правда. Небольшого роста, вихрастый и щекастый. В клетчатой рубашке. Хоть в кино снимай.

Девушка засмеялась тоже.

– Завидно? – сказала она.

– Извинись, выблядок, – тихо сказал Саша Кляйн.

– Чего? – парень, отбросив стул, поднялся.

– Сядь, – сказал Саша, наведя на него пистолет, большой и серебристый.

Парень сел.

– Богу молись, – сказал Саша Кляйн. – Если умеешь.

– Не надо, пожалуйста, – сказал парень.

– За что вы его? – заплакала девушка.

– Это кино, – объяснил Саша Кляйн. – Вы меня помните? Вы неслись на крутой тачке, а я стоял на обочине. Кругом были лужи. Вы меня обрызгали. И умчались вдаль. Всем было смешно. А мне было мокро. И еще. Вы откуда-то выскочили, вы куда-то бежали. Вам срочно нужна была машина. А тут я, смешной толстячок, открываю дверь своей смешной машинки. «Фольксваген»-жучок. Ты, – он повел дулом пистолета на парня, – вырвал у меня ключ, отшвырнул меня в сторону, уселся за руль, и вы опять умчались. Навстречу новой жизни. И никто вам слова не сказал! А я остался как дурак на тротуаре. А мы с женой собрались в кино, была пятница, вечер. Вы знаете, как она обиделась? Вы об этом подумали? А? Не слышу! Подумали вы обо мне? Ну? Соврешь, убью!

– Нет, – честно сказал парень. – Но я не виноват. Это кино было такое.

– Вот тебе другое кино, – сказал Саша и подвигал пальцем.

– Не надо! – взвизгнула девушка.

– Придется, – сказал Саша Кляйн и спустил курок.

Парень рухнул вправо, заливая кровью оранжевую футболку и смуглый, чуть пушистый живот девушки.

– Ты что, заснул? – сказала Дина Кляйн. – Ой, смотри, смотри, что он делает!

Они с женой сидели у окна и пили чай. В их переулке разворачивался здоровенный джип. Он сдал назад, наехал на палисадник, повалил заборчик, оставил на клумбе грязный рубец. Вывернул руль, со свистом газанул, но буквально через полсотни метров остановился у летнего кафе напротив. Из машины вылез рослый красивый парень. За столиком его ждала девушка, тоже рослая и красивая. Они поцеловались.

– Я сейчас, – сказал Саша Кляйн, прошел в прихожую, надел куртку поверх ковбойки, переложил что-то из обувного ящика в карман и вышел на улицу.