Сергей Антонов - Разорванный рубль

А верно, как бы хорошо сбагрить нашего Раскладушку на Ларису. Маюсь полмесяца и тем не менее не могу поручиться за его дальнейшее поведение. Извелась я с ним. Помню, убеждаю его в парке и чувствую — сама себе противна. Убеждаю, а самой охота, чтобы не слушался, чтобы возражал, спорил. Разозлилась я тогда и на него и на себя, вовсе нервы разыгрались… Ну его к шуту. Кому ни скажу, все обмирают, как это я решилась добровольно взвалить на себя такую ответственность. А Лариска — девчонка свободная, нагрузок особых нет — вот и пускай займется. Замуж за него ей идти, конечно, не обязательно, а удержать, случаем, от неразумных скоростей или от излишних высказываний в адрес руководства она вполне в состоянии.

— Скажите, Игорь Тимофеевич, — спросил Пастухов, — когда вы видите девушку, красивую конечно, вас не останавливает мысль, что не может не быть человека, который любит ее?

— Да вам-то что за дело?

— Как что? Это же не прохожий, а человек, который ей дорог. И лезть в чужие отношения, ломать их… Это что-то… Вроде воровства что-то.

— Вы, Пастухов, слишком застенчивы.

— Может быть.

— А конфузливость ваша оттого, что вы возбудимы выше нормы. Вас слишком волнует женский пол, вот вы и держите душу на тормозах. А бояться нечего. Налаживайте контакты с Расторгуевой! У меня бы давно трактора рысью бегали!

— Это верно! — сказал Пастухов.

Он решительно сорвал веточку, пошел в поле, но остановился на пути и стал жевать листочек.

— Ну, а после? — спросил он.

— После чего?

— Ну если образуются отношения… И она захочет все время.

— А! К тому времени вы прогремите на весь Союз, — устало отмахнулся Игорь Тимофеевич. — Тогда ее придется, как в песенке, хоть пропить, хоть прогулять, или в карты проиграть.

Пастухов стоял и обдумывал. Игорь Тимофеевич вздохнул:

— Вот что! Тут у меня два билета на субботу. Заслуженный артист проездом дает концерт. Берите и приглашайте Ларису.

Пастухов оглядел билеты с обеих сторон, как фальшивые, почитал, что написано. Потом дураковато ухмыльнулся и пошел.

— Давно он у вас? — поинтересовался Игорь Тимофеевич.

Я сказала, что около года.

— И ни одна его не зацепила?

— Нет… Бегала, правда, Грунька, да не поймешь, что у них было…

— Какая Грунька?

— Письмоносица наша — Офицерова. Закусихинская. Поездом ее зарезало.

Игорь Тимофеевич стал расспрашивать подробней.

Я напомнила ему, что за Слепухиным у нас существует Демкина горка. Там товарняки-тяжеловесы замедляют ход. Вот Грунька и повадилась цепляться за платформы. Особенно зимой — попутных машин не дождешься, а пешей, в буран, на почту бегать не больно охота. Вот она и цеплялась. У ней там приступочка была складена, чтобы ловчей прыгать. До почтового отделения доедет и на всем ходу в сугроб. Один раз с ней Митька увязался. Вскочить — вскочил, а спрыгнуть струсил. И завезли его, раба божия, до самого Мценска. А там небось штраф содрали.

То ли мне показалось, то ли на самом деле — Игорь Тимофеевич вроде бы задумался. Кажется, он выдумывал что-то уточнить, но не знал, как подступиться.

Наконец как будто решился, но тут вернулся Пастухов, и убитый вид бригадира отвлек его.

Пастухов сел на траву и стал жевать былинку. Сидит молчит, локти и колени торчат во все стороны — не парень, а противотанковое препятствие.

Игорь Тимофеевич переждал немного и, ничего не дождавшись, спросил, как дела.

— Буду в ЦК писать, — сказал Пастухов.

Видно, бригадир был недоволен своим заходом.

— А нос вешать рано, — сказал Игорь Тимофеевич. — Как вас встретили?

— Нормально. Проехал гонку.

— А она?

— Она спала на полянке… Шел на второй скорости. На крюке тысяча триста килограммов, а надо не больше шестисот. Комедия.

— Действительно, обхохочешься. На заслуженного — договорились?

— Пойдет.

— Что значит пойдет? А вы?

— Она забрала оба билета. С мамой хочет.

Игорь Тимофеевич плюнул и стал натягивать брюки. Было видно, что он рассердился.

— Я слушал этого артиста в Колонном зале, — Пастухов понял, что сморозил глупость, оправдывался. — Я не сразу билеты отдал. Сказал, что вы будете против.

Игорь Тимофеевич застыл, как журавль, на одной ноге.

— Вы сообщили ей, что это мои билеты? — спросил он, брезгливо улыбаясь. — Что я вам их дал?

— Ну да… А что, разве это имеет значение?

Игорь Тимофеевич туго подпоясался, расправил воротничок пиджака и мотнул головой.

— Пойдемте!

Пастухов поплелся за ним.

Ветерок едва подувал. Ивушка стояла, наклонившись к воде. Я огляделась и узнала место. Это была любимая лужайка Груни. И тальник, и желто-зеленые стволы осинок, и сучки на тонких стволах, пальчики. На один из них, вот на этот, Груня вешала свое платьице и с разгону, по-мальчишечьи слетала в реку. Тихо тут, укромно. Ивушка сушит долгие косы. Грунька говорила — до того здесь хорошо, что плакать охота. Укусит руку и плачет…

Что-то часто стала вспоминаться покойница Груня. Даже неприятно.

Я встала поглядеть, где Игорь Тимофеевич, но не успела сделать и шага, как прямо на меня откуда-то сбоку, из чащобы, как леший какой-то, выскочил Пастухов.

— Получается! — заорал он. — Я говорил, диски надо! Вот и получается!

И исчез снова.

Я выбежала на поле.

Лариса весело вела трактор по ближней гонке, а рядом, подпрыгивая, бежал Пастухов. Он не шел, а именно бежал, потому что трактор двигался непривычно быстро, со скоростью свыше семи километров в час.

По дороге остановился чужой верховой, наверное из колхоза «Красный борец», и, видно, удивлялся.

Рыхление было отличное, самый ученый агроном не нашел бы, с какого конца придраться. Игорь Тимофеевич засек время — получилось, что за смену Лариса сделает полторы нормы.

— Да, — сказал он задумчиво, — дело серьезнее, чем я думал.

Лариса стала легонько подавать трактор назад, чтобы точней направить в соседнюю гонку.

— Ты что! — заорал Пастухов благим матом. — Куда пятишься! Диски помнешь! Что у тебя — мозги засохли?

Она спрыгнула, подошла к Пастухову вплотную, обняла его, грязного, мокрого от пота, и крепко поцеловала в черные пыльные губы.

Потом как ни в чем не бывало села и поехала.

— Осторожней! — кричал Пастухов, словно ничего не заметив.

Я намекнула, что дело, видно, слажено. Вон как Лариса чмокнула бригадира при посторонних.

— Безнадежно! — Игорь Тимофеевич скучно поглядел на меня вполглаза. — Этот пылкий поцелуй означает одно: она его не признает за мужчину.

Сегодня прибыл из города художник, привез эскизы оформления к юбилейному празднику.