Андрей Аствацатуров - Люди в голом

Дима Монстр тогда меня не знал и легко поверил в эту чушь.

— Слушай, Двинятин! — сказал я Феде. — Да я ведь ни одной ноты не спел за свою жизнь! И на фортепиано играю так себе.

— Это не важно, — ответил Двинятин. — Монстр не заметит. Он будет увлечен гитарой, своей игрой и на такую мелочь даже внимания не обратит. Он по жизни ни на что внимания не обращает, так что эта ситуация тоже не будет исключением.

Отыскать бас-гитариста было делом нелегким. Я связался со своим приятелем Жориком Старостюком, который тогда только что поступил в музыкальное училище имени Мусоргского и уже играл в какой-то группе. Жорик согласился нам помочь. Он сказал мне, что сам с нами с удовольствием поиграет и даже договорится, чтобы какой-то клуб на Петроградской выделил нам сцену для репетиций и синтезатор Yamaha.

— Это будет почти бесплатно, — заверил меня Жорик.

На следующий день они с Двинятиным встретились. Двинятин передал Жорику два листка с текстами композиций, и Жорик сказал ему, что прямо сейчас отправится домой сочинять музыку, запрется в ванной с гитарой и начнет сочинять.

— Почему именно в ванной? — удивился Двинятин.

Выяснилось, что мама Жорика, известная питерская переводчица, заявила своему сыну, что дома, в городской квартире, «никакого рока не потерпит».

— Если хочешь играть свои роки, — сказала она, — запрись в сортире или в ванной и играй, сколько влезет. Только чтобы мы с отцом этого не слышали.

— Вера Ефимовна! — восторженно сказал я ей, встретив ее через неделю случайно на улице. — Мы создаем рок-группу. Если мы будем играть, нас ждет успех!

— Если вы будете ЭТО играть, — ответила она, — вас, Андрюша, ждет колония строгого режима.

— Всего этого недостаточно, — говорил мне Двинятин уже через две недели. — Нужна какая-то изюминка. Нужно чем-то выделиться на фоне других групп. Пригласить кого-нибудь с инструментом, нетипичным для рок-группы.

Мы решили позвать нашего приятеля Андрея Борисова. Борисов закончил два курса консерватории по классу скрипки и три года работал солистом Биробиджанской филармонии.

— Я готов играть всю эту фигню, которую вы насочиняете, — равнодушно сказал нам Борисов. — Все равно мне сейчас нечем заняться.

Через два дня Двинятин объявил мне:

— Ладно. Пусть Борисов играет. Но изюминки он нам не добавит. Скрипка в рок-группе, Андрюша, это вчерашний день. Вон у Гребенщикова целых два скрипача. Нужно что-то еще.

Прошел месяц. Наша практика в кабинете русского языка осталась в далеком прошлом. Оказалось, что карточки, которые мы поместили в общий каталог, предназначались для совершенно другого каталога, того, что находился в Институте языкознания. Но нас с Двинятиным это уже не интересовало. Мы были увлечены проектом рок-группы, который должен был сделать нас знаменитыми.

Где-то в конце октября я сидел в кафе со своим однокурсником Олегом Гавриловым. Мы разговорились, и выяснилось, что Олег закончил очень престижную музыкальную школу. Олег сокрушался, что музыкой «совсем не занимается, нет времени», а инструмент кому-то отдал.

— А на чем ты играл? — спросил я.

Я отчетливо помню, как он сказал «на гобое». И еще подумал, что гобой в рок-группе — это, похоже, та изюминка, о которой говорил Двинятин. Подумал и предложил Гаврилову вступить в рок-группу. Гаврилов сразу же согласился и сказал, что, мол, инструмента сейчас нет, но это не проблема, он его возьмет в прокате.

Двинятин, которому я позвонил вечером того же дня, страшно обрадовался и очень меня хвалил.

Мы увиделись через два дня. Двинятин стоял у расписания. Вместо дежурного «привет» он возмущенно накинулся на меня:

— Тебе нельзя ничего поручать! Господи! Пошли дурака богу молиться!

— А что случилось? — не понял я.

— Что случилось?!! — загремел Двинятин. — На чем, по-твоему, играет Гаврилов?

— На этом… на гобое… — неуверенно ответил я.

— Андрюшенька! Зайчик мой! Гаврилов играет на ФАГОТЕ! На фаготе! Человек, закончивший музыкальную школу, должен отличать гобой от фагота!

— Школу я вообще-то не закончил, — говорю. — Меня выгнали за курение в туалете.

— Тебя наверняка выгнали за то, что ты не мог отличить фагот от гобоя.

— Да какая разница, — сказал я. — Пусть будет фагот.

— Андрюша! Солнышко! Ты когда-нибудь слышал, какие звуки издает фагот?

«Оп-па, — подумал я. — А ведь я действительно не представляю себе, как звучит фагот».

— Так вот, — торжествующе-злобно сказал Двинятин. — Фагот пердит! Пердит, понимаешь! За этот пердеж нас зрители гнилыми помидорами закидают… Так что неудобно перед Гавриловым получилось. Придется ему отказать.

Воцарилась тягостная пауза.

Мы оба молчали.

— Хотя, знаешь, — поразмыслив, сказал Двинятин, — может, с фаготом лучше получится. Смешнее…

Группу мы так и не создали. Дима Дмитриев отказался с нами иметь дело. Он спросил Двинятина, что мы своим творчеством «хотим сказать». И Двинятин ответил, что мы ничего не хотим сказать, а хотим просто, чтобы нас заметили. Тогда Дима, гордо побледнев, заявил, что не будет во всем этом участвовать, что это недостойно интеллигентного человека.

Другого гитариста мы найти так и не смогли. Да и потом на нас нахлынули новые заботы. Приближалась сессия. Нужно было участвовать в студенческих конференциях, писать курсовые, дипломы, набирать публикации, словом, делать академическую карьеру. Жизнь благополучно окрасилась в серый цвет.

Я стал тем, кем было задумано, чтобы я стал.

Борисов исчез из моей жизни. По одним сведениям, он уехал в Калугу, по другим — в Израиль. Кто-то мне говорил, что он работает в Питере гувернером и воспитывает детей из богатых семей.

Дима Дмитриев стал лингвистом. Чем он занимается сейчас, я не знаю. Он долгое время работал в Институте языкознания. Случайно заехавшие в институт бельгийцы назвали его «гениальным компьютерным лингвистом».

Филипп Федчин занимает должность замдекана и читает лекции по истории искусств.

Олег Гаврилов создал и возглавил коммерческий колледж. Кроме того, он заведует одной из кафедр филфака.

Кристина Пекина уволилась из Смольного колледжа и работает на кафедре Олега Гаврилова.

Андрей Степанов стал доктором филологических наук.

Чем занимается Двинятин, я полагаю, знают все, у кого дома есть телевизор.

А песню «Рыцари диких яблок» исполнила какая-то группа из Екатеринбурга. Об этом мне рассказал Жорик Старостюк, побывавший в этом городе на рок-фестивале. Слова значились как «народные».

Недавно сосед Алексей Петренко заговорил со мной о моей бывшей жене Люсе, проживающей ныне в США в каком-то небольшом городке. Оказывается, они общаются. Она замужем, счастлива и по-прежнему пишет стихи и по воскресеньям поет в местном кафе русские романсы. В связи с ее поэтическими упражнениями я вспомнил одну историю десятилетней давности. Я забыл многие события нашей совместной жизни, но этот эпизод почему-то в моей памяти сохранился.