Андрей Аствацатуров - Люди в голом

О запахе останется лишь слабое напоминание. Но все-таки останется. И теперь этот запах будет тянуться за тобой как шлейф. Беспокоиться не стоит. Другие отдыхающие посещают те же сортиры, и пахнет от них не лучше.

Сортиры были неотъемлемыми достопримечательностями курортов Крыма, и тяжелый смрад, струящийся вдоль улочек, набережных, щедро обливал пляжи, пробензиненные автострады и сонные горы.

Мне повезло: в Крым меня таскали не так уж часто и ненадолго, а вот Арчи проходилось проводить там каждое лето. «В мае мы уезжаем в Тавриду!» — повторял он слова своего отца.

Начиная с того незабываемого вечера, когда Арчи отдал свою боль земле, проигнорировав пренебрежение этикетом в свой адрес, я стал часто бывать в его квартире. Там всегда собиралось много гостей, и всякий раз появлялись новые и новые лица. В основном художники, музыканты, дизайнеры, актеры — люди, привычные к постоянным сборищам и потому весьма общительные. Они чувствовали себя здесь как дома. Разгуливали по квартире со стаканами в руках, много пили, ели, болтали без умолку, громко хохотали, курили. Особо агрессивные — это, как правило, были девушки богемного вида без определенных занятий — иногда пытались выяснять отношения при помощи длинных накрашенных ногтей. Арчи всегда удавалось их вовремя разнять.

Часто появлялись иностранцы, видимо, с целью погрузиться в стихию дикой русской жизни. Помню плоскогрудую американку Аби, молодую девицу, только что закончившую Беркли и приехавшую в Россию по гранту с целью написать большое исследование о нравах питерской богемы. Она всегда приходила со своим бой-френдом Райеном, субтильным юношей глуповатого вида, которому кинокритик Женя Перельман сразу же придумал прозвище Форрест Гамп. По-русски Райен говорил медленно, как, впрочем, и по-английски, словно перебирал в уме подходящие слова, и почему-то всегда, когда к нему обращались с каким-нибудь вопросом, удивленно открывал рот.

Накрашенный гомосексуалист Слива, бездельник и всеобщий любимец, после второй или третьей рюмки обычно подсаживался к Райену и заводил с ним долгие, «сущностные», как он их сам называл, разговоры. Как-то раз я стал свидетелем очередной их беседы.

— Райенчик! — говорил подвыпивший Слива. — Послушай меня!

— Да? — Райен открыл рот и всем своим видом выразил готовность общаться.

— Ты такой милый! Картинами занимаешься…

— Архитектурой, — осторожно поправил Сливу Райен.

— Да? Ну, не важно… — Слива нежно обнял Райена за плечи, и тот начал беспомощно озираться. — Так вот, скажи мне, Райен… Да не вертись ты, ради бога! Никто тебя не съест!.. Тебе твоя родина нравится?

— Какая родина? — заморгал Райен, тщетно пытаясь высвободиться из объятий Сливы.

— Как «какая»? — удивился Слива и, повернувшись ко мне, сидевшему рядом, прокомментировал: — Дурачок какой-то… Райен! Америка! АМЕРИКА у тебя родина!

— Амэрика, — улыбаясь, согласился Райен.

— Уфф, — выдохнул Слива. — Разобрались, слава богу. Так вот… Она тебе нравится?

— Мне? — испугался Райен.

Слива со стоном повернулся в мою сторону:

— Аствацатуров! Я больше не могу! Уйми его, пожалуйста, а то я за себя не ручаюсь!

— Слива! — сказал я. — Сам уймись. Ну чего ты к человеку привязался? Оставь его в покое.

— Мне нравится! — вдруг неожиданно встрял Райен.

— Слыхал? — кивнул в его сторону Слива. — Можем ведь, если захотим. Значит, тебе нравится, да?

— Да, — подтвердил Райен.

— А мне нет! — с вызовом заявил Слива. — Не нравится мне твоя родина! И знаешь, почему?

Райен неизменно оказывался, как я потом узнал, жертвой антиглобалистских настроений Сливы. Слива не любил американцев с тех пор, как ему отказали в визе в американском консульстве: он туда пришел накрашенный, в розовых женских рейтузах и в ошейнике.

Чтобы оградить Райена от Сливы, я позвал на помощь хозяина дома.

— Опять они вместе?! — крикнул с другого конца комнаты Арчи. — Черт! Не доглядел!

Не прошло и нескольких секунд, как он уже сидел рядом со Сливой и обнимал его.

— Сливочка! — говорил Арчи ласковым голосом. — Давай, мой хороший, иди поешь. Давай. Нам тут с Райеном надо кое-что обсудить. Райен, маленький, тебе налить вина?

Аби и Райен настолько прониклись гостеприимством Арчи и богемным духом его салона, что решили снять одну из комнат в его квартире, видимо, затем, чтобы глубже окунуться в самое средоточие петербургской тусовочной жизни. Арчи согласился, тем более что американцы готовы были платить деньги, а он уже четвертый месяц сидел без работы.

— Не настроился пока на рабочий ритм. У меня бывшая подруга в консульстве работала, так от меня денег вроде как не требовалось. Я и привык. Пора бы уже отвыкнуть, устроиться куда-нибудь. Но пока не получается. Времени совсем нет. Ты же сам видишь. Постоянно гости. А вообще-то придется работу поискать. Ведь ты понимаешь, в нашей дикой стране одной обходительностью манер не проживешь… Американцы не помешают. Их деньги уж тем более, — уверял он меня.

Однако после заселения американцев собираться в гостях у Арчи мы стали значительно реже.

Аби и Райен фактически превратились в полноправных хозяев квартиры и постоянно требовали к себе внимания. Они во все вмешивались, покрикивали на нас, могли прервать общий разговор какой-нибудь дурацкой шуткой, над которой сами тут же принимались подолгу визгливо хохотать. Вдобавок они навязали нам своих непонятных друзей, с которыми тоже приходилось общаться. От этого делалось тоскливо, и вечера у Арчи потеряли свою привлекательность.

— Совершенно непонятно, куда теперь ходить, — жаловался мне Слива. Мы случайно встретились в кафе на Невском, и он подсел за мой столик. — Даже и не знаю, что теперь делать. Не по улицам же шляться… Слушай, Аствацатуров, у тебя взаймы не будет? Мне за кофе расплатиться…

Надо отдать должное американцам, они, судя по всему, в какой-то момент заметили, что количество гостей пошло на убыль. Аби даже высказала по этому поводу мне, Сливе и Жене Перельману свое недовольство.

— Приходите! Оставайтесь на ночь! — говорила она. — Мы только рады.

Откликнувшись на это приглашение, мы стали снова ходить к Арчи, как и прежде. И все остальные тоже. Гости прибывали каждый день, звонили в дверь среди ночи. Некоторые, например Женя Перельман, приходили обычно под утро.

И Аби не выдержала.

К слову сказать, в тот самый день мы вели себя очень тихо. Было всего несколько человек. Мы сидели в гостиной, пили вино, разговаривали вполголоса. И вдруг в коридоре раздался топот ног, и на пороге появилась Аби в мятой ночной сорочке. Она была вне себя от ярости. Растрепанные волосы, искаженное бешенством лицо, порывистые движения придавали ей сходство с ведьмой из шекспировского «Макбета», а может, и с самой досточтимой леди Макбет. Сама преисподняя, преисполнившись гнева, предстала перед нами в исподнем. Из-за спины Аби робко выглядывал Райен. Кто-то из нас вежливо с ней поздоровался, но она, не ответив, принялась кричать, что «когда курите, двери закрывайте» и что «вообще это все ей надоело». Сильный американский акцент придавал ее ругани какой-то нежданный опереточный комизм. Никто не испугался.