Елена Чижова - Преступница

За стол сели, дождавшись мальчишек. "Оп!" - Сережка щелкнул замками портфеля, и на свет божий явились три бутылки. Словно фокусники из-под плащей мальчишки извлекали полные емкости и выставляли на стол. Валя прибежала из кухни с тазиком салата, и это послужило последним сигналом.

Голова тронулась мгновенно. Прислушиваясь к веселым голосам, Маша ела салат и пила вино, и с каждой следующей рюмкой мысль о том, что брат рассуждает ошибочно, становилась все яснее. Оживленные лица сокурсников вставали защищающим кругом, в который не могло прорваться ничего дурного. "Ах, эта красная рябина среди осенней желтизны..." - Наташка завела высоким и резким голосом, и все, сидящие вокруг стола, подхватили проникновенно. За этой рябиной последовала другая, которая не могла перебраться к дубу, за ними еще и еще. Песни, плывущие над столом, были знакомыми. По радио их исполняли певцы и певицы, к чьим именам никто из ее одноклассников не относился серьезно. То есть, конечно, эти имена и фамилии были известны, однако вызывали презрительные усмешки. Такие песни могли распевать разве что родители, если бы им пришло в голову голосить за праздничным столом.

Машины школьные друзья пели под гитару: для бардовских песен о дальних дорогах, тайге и Геркулесовых столбах сегодняшние девчоночьи голоса совершенно не подходили. Эти песни полагалось петь, не выводя высоких нот, в которых сливались голоса, распевавшие про рябину. "Наши-то, в университете, небось, не станут..." - в первый раз за все время мысль об университете не царапнула острым коготком. Прислушиваясь к искренней разноголосице, Маша ни с того ни с сего вспомнила название картины, по которой когда-то, в десятом классе делала доклад на литературе: "Всюду жизнь". Эта жизнь, в которую она, случайно встретившись с Наташкой, сегодня входила, показалась Маше легкой и веселой. Словно возражая брату, тосковавшему по чужим странам, она радовалась тому, что не хочет никуда уезжать.

Наташка улыбнулась через стол. Неожиданно для себя Маша поднялась и, обойдя, села рядом. "А ты - чего ж не поешь?" - она спросила, и Маша легко ответила: "Нету голоса". - "Ну, ты даешь! Будто в голосе дело! Главное, чтоб от сердца, от души!". И Маша кивнула, соглашаясь.

Стол сдвинули в угол. Старый магнитофон загорелся веселым глазом, и несколько пар - по числу мальчишек - затоптались на свободном месте. Эти песни Маша не знала вовсе: вокально-инструментальные ансамбли, хрипевшие по-русски. На школьных вечеринках крутили Дип Перпл и Битлз. "Пошли, потанцуем". Заслышав быстрое, Наташка потянула за руку, но Маша, вспомнила про ногу и отказалась благоразумно. "Ладно, тогда и я посижу, - Наташка согласилась, - а хочешь, пошли ко мне, покажу маму и брата".

В Наташкином уголке, рассмотрев простоватую маму, глядевшую в объектив строго и пристально, Маша вдруг вспомнила про сегодняшний поход к декану и, отложив в сторону фотографию мальчика в тренировочном костюме, которую Наташка вынула вслед за материнской, спросила про Успенского. Подмигнув веселым, чуть пьяным глазом, Наташка протянула: "У-у! Разное про него ходит... Говорят, он даже сидел". - "За что?" - Маша прошептала испуганно. "Не знаю. Значит, было за что! А, вообще, девчонки говорят, кобель первостатейный, ни одной юбки не пропустит, так и норовит затащить. Правда, не та-ак, чтобы - за экзамен, - она покачала пальцем, - мол, не дашь - не сдашь. Этого не-ет, мужик порядочный, не то что некоторые... - Наташка усмехнулась в сторону. - Ну, гляди, похожи мы с братом?"

"Похожи. - Маша глянула мельком. - А как вообще, что говорят?" - она продолжила настойчиво. "Преподаватель классный! Читает здорово. Девчонки говорили, у-умный! Ой! - Наташка вскочила: - Сижу, все позабыла, Алешка-то мой должен прийти". Сорвавшись с места, она оставила Машу за загородкой. Голова кружилась, и, оставшись одна, Маша решила прилечь.

О том, что Успенский сидел, она не стала и думать: профессор, заведующий кафедрой - типичные сплетни. Другое, сказанное мимоходом, смутило Машу. Наташка намекала на особенное, что могло связывать преподавателей и студенток. По Наташкиному выходило так, словно экзамены, пугавшие Машу даже во сне, могли стать делом не столько страшным, сколько унизительным и стыдным, и, стесняясь этих мыслей, она пыталась представить себе иной исход своих университетских испытаний. Даже про себя не решаясь назвать открыто, Маша думала о том, что и на этом пути, если б знать и решиться заранее, можно было победить паука. Для этой победы опасные выдумки Иосифа ей бы не понадобились. "Гадость!" - она оборвала, морщась от отвращения, но что-то внутри, певшее с Наташкиного голоса, никак не желало смолкнуть. Оно дрожало, как чужая песня, и сливалось с именем Успенского, которого Наташка, передавая мнение знающих девчонок, назвала порядочным. "Хватит!" - Маша поднялась с Наташкиной постели и вышла к гостям.

Вечеринка была в разгаре. Присев на стул в уголке, Маша наблюдала с интересом: раньше, в школьные времена, ей не доводилось бывать на таких праздниках. Нет, ее одноклассники танцевали, тесно прижимаясь друг к другу, так что девочки, оставшиеся без пары, многозначительно переглядывались, посверкивая глазами. Бывало, дотанцевав, парочка исчезала неслышно, и все понимали: на лестницу, целоваться. Исчезнувших деликатно не беспокоили. Те, кто танцевал здесь, и не думали скрываться. Ни на кого не обращая внимания, они целовались у всех на глазах. Больше всего Машу поражало то, что эти поцелуи никого не удивляли, словно происходившее в комнате было делом самым простым и обыденным. "Ой! - она вспомнила Валин рассказ про голых и устыдилась своей недогадливости. - Чего им стыдиться, если ночью..." Машинально потянувшись к своей рюмке, Маша сделал полный глоток. О страшном больше не думалось: то, что она видела воочию, притягивало взгляд. "Жить, думать, чувствовать, любить..." - Маша вспомнила и закрыла глаза...

"Еще посидишь?" - тихий Валин голос раздался над ухом. Часы показывали десять. В этой комнате время летело незаметно. Пошептавшись с Валей, Маша выскользнула в коридор и заторопилась вниз по лестнице.

Натужно рыча, автобус сворачивал на Восстания. В черных лужах пестрели разноцветные огни. Забившись в угол, Маша представила бесстыдные голые тела. Теперь они стали живыми...

Она подняла голову и встретила взгляд. Мужчина, сидевший напротив, глядел пристально. В автобусном полумраке его глаза блестели желтовато. Нежное веселье дрожало на дне зрачка. Маша закусила губу и поднялась. Дойдя до задней площадки, она отвернулась к стеклу. В зеркальном отражении он шел за нею следом. Рука легла на поручень - рядом с Машиной. Она вздохнула глубоко и обернулась. Его ресницы дрогнули, опадая. Свет, бивший из глаз, стал мягким - приглушенным. "Вы выходите?" - Маша спросила едва слышно.