Елена Чижова - Преступница

После математики и сочинения народу заметно поубавилось. Девчонки говорили, заваливают на первых двух. История, вообще, последний страшный. Перед географией подбивают бабки, кого не отсеяли - считай, почти там. Заткнув ладонями уши, Валя твердила даты. С датами, вообще, легко запутаться. Этот недостаток она за собой знала. Хорошо, что здесь - "История СССР", правда, начиная от древлян и кривичей, вот бы эти кривичи удивились.

Валя не любила историю. Параграфы учебников, которые она читала в школе, с трудом удерживались в голове. Не то чтобы Валю подводила память, по крайней мере, ее хватало на отличные оценки. Однако история человечества, если взять целиком, представлялась Вале каким-то бескрайним морем, лишенным берегов. Время от времени на поверхность, как подводные лодки, всплывали отдельные страны - Греция, Рим, Византия. Через месяц-другой они ныряли обратно, чтобы больше не всплыть. Читая про римских императоров, Валя никак не могла соединить их с ушедшим временем греков, как будто греки, дождавшись, когда ученики про них ответят, умирали все как один - ложились под свои развалины, торчавшие из земли. Римляне, продержавшись целую четверть, исчезали в подвалах Колизея. На их место - отвоевав для себя век-другой - вступали византийцы. Их сил хватало на полчетверти. Однажды Валя спросила учительницу, и та объяснила: народы и страны похожи на людей, они рождаются, мужают и умирают. Потомкам они интересны лишь на том отрезке своей жизни, из которого можно извлечь что-то поучительное для всего человечества. Это поучительное, в особенности характерные заблуждения, и есть их вклад в грядущее.

Тогда, выслушав учительницу, Валя кивнула, но потом стала думать об истории как о чем-то ужасном и жестоком, похожем на палача из концлагеря. Она так и представляла себе: вот, все эти народы стоят на выметенной площади, а перед ними вышагивает эсэсовец с длинной тросточкой. Он идет и выбирает внимательно: тебя и тебя - на смерть. Этих мыслей, отдававших идеализмом в истории, Валя стеснялась и не рассказывала никому, даже маме. Однако позже, старательно заучивая даты, частенько путалась, попадая не в те времена, как будто сбившись на несколько веков, продлевала жизнь обреченным.

Географию она любила. Даты, и здесь всплывавшие время от времени, были случайными и безопасными: в таком-то веке открыли Америку, но она существовала и раньше, безо всяких открытий. В особенности Валя любила раскрашивать контурные карты: материки, океаны, горные хребты - каждому ландшафту свой цвет, похожий на настоящий. Изотермы и изобары порхали, как птицы, попавшие в клетку параллелей и меридианов.

Девочки оказались правы. На истории пылу поубавилось, да и члены комиссии, если сравнивать с прежними, выглядели хлипко: три неприглядные тетки, каких полным-полно в любом техникуме. Они суетливо перебирали бумажки, путались в фамилиях, каждого выслушивали всей троицей, и в этой бесконечно длящейся суете ничего не стоило, пристроившись на заднем ряду, пролистать пособие для поступающих, свериться с датами. На экзамене Валя и словом не перекинулась с Машей-Марией, однако, наблюдая со стороны, отметила: сидя напротив заполошных теток, Маша-Мария держалась спокойно. От прежней, робкой и скованной повадки, поразившей Валю на математике, теперь не осталось и следа. Маша-Мария рассказывала о русской науке первой четверти XIX века, и, невольно прислушиваясь к фамилиям, Валя дивилась ее начитанности. Учебникам такая обширность не снилась.

С одной датой Валя все-таки напутала. Вопрос касался раздела Польши, и то ли в пособие вкралась опечатка, то ли она не туда подглядела, но по Валиному получалось, что Екатерина II, не успев взяться за дело, передоверила его своим потомкам.

На этот раз Маша-Мария ждала за дверью. Услыхав о четверке, она кивнула и предложила пройтись по Невскому. Шагая вдоль канала, Валя оглядывалась по сторонам и думала о том, что осталось всего ничего, последний экзамен, и эта красота, поглядеть на которую приезжают со всех концов страны, станет принадлежать ей по праву, как этой ленинградской девочке.

"Я слушала твой ответ..." - Валя замолчала, стесняясь продолжить, но Маша-Мария поняла. "А, ерунда! Просто я готовилась на исторический", - Маша-Мария глядела в сторону, на выгнутую колоннаду Казанского. "И что, передумала?" - Валин взгляд коснулся креста. "Можно сказать и так. Что-то вроде", - Маша-Мария ответила отчужденно. "А я... я как-то боюсь истории", - Валя призналась вдруг. "Конечно, материала много, с наскоку выучить трудно, но рано или поздно, когда начинаешь понимать взаимосвязи..." - "Нет, - Валя прервала на полуслове, торопясь договорить о своем, - не экзамена, я не знаю, как сказать, я боюсь самой..." - не поднимая глаз, она рассказала о страшном эсэсовце, идущем с тросточкой по тщательно выметенному плацу.

Маша-Мария выслушала, не перебивая. "Странно, - она сказала, - иногда я тоже об этом думаю, не совсем такими словами... Этому нельзя поддаваться", - она закончила с напором. "Я понимаю, - Валя откликнулась, - это - вульгарный идеализм". Маша-Мария оглянулась изумленно: "Кто-кто?" И Валя сникла. "Знаешь, здесь в институте есть какая-то специальность, "Экономическая кибернетика" кажется, на "Промышленном". - Она заговорила о другом, лишь бы переменить тему. - Говорят, туда одних медалистов или по блату, но ты, я слышала, как ты отвечала, и на математике, и сегодня... Это какая-то особенная специальность, так вот, я думаю, ты - могла бы".

Они стояли у перехода, и красный светофор, преграждавший путь, горел, пробиваясь сквозь марево. "Во-первых, не вижу разницы, - Маша-Мария закрылась рукой от палящего света, бившего ей в лицо, - а, во-вторых, этот твой эсэсовец с тросточкой... Странная история, но оказалось так, что он выбрал меня..." - "Что?" - Валя переспросила растерянно. "В "Лягушатнике" бывала?" - Маша-Мария перебила и, не дожидаясь ответа, потянула Валю за собой. Они перешли на другую сторону, и Маша-Мария принялась рассказывать о том, как после каждого школьного экзамена они с девчонками ходили в "Лягушатник", и странная фраза об эсэсовском выборе вылетела из Валиной головы.

Оглядевшись в зеленоватом полумраке, Маша-Мария направилась к дальнему столику. Валя взялась за бархатный складень, но спутница махнула рукой и подозвала официантку. Она распорядилась толково и быстро. На стеклянной поверхности выросли две металлические вазочки и запотевший сифон. "Ты сюда часто ходишь?" - Валя начала с розового шарика. "В детстве я много болела, и родители не рассказывали мне про мороженое, скрывали... А мама очень любила, - Маша-Мария начала с коричневатого, - тайком от меня ходила сюда и всегда заказывала сливочное, потому что раньше, после войны, когда она сама была маленькая, цветных еще не было: все шарики одинаковые... А потом, как-то раз мы пошли в ДЛТ - я, мама и папа - и мама попросила, чтобы папа пока погулял со мной в скверике у Казанского. А я очень плакала, и он не выдержал - привел меня. Мама сидела вот там, - ложечкой она указала в дальний угол, - и я подбежала к маме и стала просить это, я не знала слова, а мама сказала: картошка, ты же не любишь холодную картошку, но я все равно просила, и она дала мне попробовать", - Маша-Мария направила острый носик сифона и нажала на крючок.