Елена Чижова - Преступница

"И что?" - Валя подняла шипящий стакан. Пенистый холод ударил в нёбо, и она засмеялась. "Я попробовала и поняла: есть такие места, райские, где холодная картошка совершенно другого вкуса, не такого, как наша". - "Но потом-то, после, мама сказала тебе, что это не картошка?" - Улыбаясь, Валя запивала мелкими глотками. "Сказала, но потом уже неважно, ничего не меняет", - снова она ответила непонятно. Валя вспомнила о своей маме и решила ничего не рассказывать ей о сегодняшнем празднике. Мама не одобрит развлечений посреди экзаменов.

Географию сдали легко. Дядька из комиссии предупредил сразу, едва расселись: волноваться не о чем, заваливать никого не будут. Тем, кто отвечал неуверенно, экзаменаторы даже подсказывали, так что ниже четверки не получил никто.

Проходной балл объявили на следующее утро, и ранним вечером Валя обрадовала маму: на "Финансовый" - 21, с пятерочным аттестатом у нее получалось 23, с лихвой. Мама восхищенно ахала и просила передать поздравления и подружке: Валя не удержалась и похвасталась тем, что подружилась с хорошей ленинградской девочкой, у которой и балл наивысший - 25. "С таким - даже на "Кибернетику". У них 24,5". Мама, конечно, не поняла.

Возвращаясь в общежитие, Валя вспомнила: завтра она идет в гости к Маше-Марии, родители передали приглашение - отметить начало новой институтской жизни. Оно получалось странным. От первой встречи, когда Маша-Мария стояла над решетчатым люком, до слов про эсэсовца, которым невозможно верить, Валя припоминала подробности. В них было что-то тревожащее. Единственное, что Валя поняла ясно: больше никогда она не вернется в свой родной город, где нет и не будет зеленоватого "Лягушатника", в котором ставят на стол райскую картошку, совсем не похожую на обыкновенную.

Маша-Мария ждала у ограды. "В первый раз лучше ехать вместе, мало ли, заблудишься". Так она сказала вчера вечером, когда, вернувшись в общежитие, Валя позвонила ей снизу, с вахты. Двадцать второй автобус довез быстро. "Смотри и запоминай. - Они сошли, и Маша-Мария указала на Дворец работников связи. - Отсюда идешь назад полквартала, до Дома композиторов, потом под арку и направо - в дальний угол. А тут, напротив, Дом архитекторов". - "Надо же! - Валя восхитилась: в этом городе у каждой профессии свой дом или дворец. - А Дом экономистов есть?" - заходя под арку, она спросила мечтательно. Маша-Мария нахмурилась и не ответила.

После двухкомнатной ульяновской квартиры эта показалась роскошной. Прихожая - больше, чем их зал, нет, кажется, такая же, просто в зале - мамина кровать с металлическими шариками, тахта, шкаф и два кресла. Потолки высокие, Валя озиралась. В прихожую никто не вышел, наверное, не услышали: Маша-Мария открыла своим ключом. "Сумку не оставляй", - она бросила коротко. Особенно не задумываясь, Валя послушно кивнула.

В первой комнате стоял накрытый стол. От края до края он был уставлен салатниками и вазочками, как будто ждали уйму гостей. Навстречу, однако, поднялись трое: высокий худощавый мужчина, одетый в строгий костюм с галстуком, светловолосая полная женщина и еще один мужчина, молодой и остроносый, лет тридцати пяти. Маша-Мария вошла следом: "Вот, прошу любить и жаловать", - она представила Валю. Улыбаясь, родители назвали свои имена: "Антонина Ивановна, Михаил Шендерович". Валя взглянула, и, словно опережая ее удивление, высокий мужчина повторил свое отчество по складам. "А это мой брат, двоюродный, Иосиф. - Маша-Мария весело подмигнула остроносому. - Краса и гордость многочисленного семейства". Валя улыбнулась, и брат весело закивал.

"Во-первых, можно просто Ося, со студентками мы без церемоний, а во-вторых, семейство, действительно, многочисленное, но здесь, - широким жестом он обвел присутствующих, - несомненно, лучшие представители, особенно Тонечка, - он поклонился Антонине Ивановне, - ну и я, скажем прямо, в Европе человек не последний". - "Тебя бы на конкурс хвастунов..." - Маша-Мария прервала поток красноречия. "Меня бы на другой конкурс, не хочется при дамах..." - Иосиф ответил, усмехаясь.

"Садитесь, садитесь, Маша, ждем только вас, заждались", - Антонина Ивановна приглашала к столу. Валя села. Что-то странное беспокоило ее сердце. Поочередно она оглядывала сидящих и машинально благодарила Антонину Ивановну, предлагавшую ей то рыбу, то салат. Первым взял слово Иосиф. "Что ни говори, а экзамены - дело нешуточное, не очень приятное, иногда и вовсе противное. Поскольку Таточки нет, а остальные выросли, приведу рискованное сравнение. Что в первобытном обществе делало девушку полноценным человеком? - Он воздел палец. - Правильно: дефлорация. А в нашем обществе?.. Вот именно: высшее образование!" - "Ну, ты и трепач!" - Маша-Мария смяла бумажную салфетку. Валя слушала недоуменно. По правде сказать, она не совсем поняла, но про себя решила - балагур. Теперь, весело поглядывая на сестру, Иосиф заговорил о каком-то ноу-хау, который она обязательно должна запатентовать. "Господи, ну какое-такое хау? - Михаил Шендерович нахмурился и поднял рюмку. - Добросовестность - вот универсальный рецепт". - "Не скажи, дядя Миша, на хитрую лопасть и клин с винтом", - снова Иосиф говорил непонятно. "Ты, может быть, помолчишь?" - Маша-Мария прервала, и Валя удивилась злости, плеснувшей в ее голосе. Возможно, все дело было именно в этой злости, но, коснувшись губами полной рюмки, Валя вдруг поняла, что эти мужчины, сидящие за столом, - евреи. Это открытие поразило ее.

Нет, о евреях Валя не думала плохо. То есть об этом - до сегодняшнего дня - она, вообще, не думала всерьез. В городе, где она выросла, встречались и евреи, и татары, и башкиры, но жили они в стороне от Вали, какой-то своей далекой семейной жизнью. Их дети, конечно, ходили в школу, в ее собственном классе тоже учился Левка, в третьем классе они даже сидели за одной партой, но Валя узнала о Левке только в пятом, когда однажды несла из учительской классный журнал и подглядела на последнюю страницу: не специально, просто из любопытства. На этой странице стояли имена, фамилии и отчества родителей, а рядом - их национальность. Она писалась сокращенно, в самой узкой графе. Напротив Левкиных было написано: "евр.". Тогда, на ходу, Валя все-таки успела прочитать. Сокращений было довольно много, но "евр." - только напротив Левкиных. Там были еще и "тат.", и "башк.", но тогда, на пути к своему классу, Валя впервые заметила: "евр." выглядит как-то по-особенному. А еще она заметила, что все сокращения стоят в журнале парами: "рус." с "рус.", "тат." с "тат.", "башк." с "башк.". Этим открытием Валя не стала ни с кем делиться, но однажды, когда Левка хвастался про своего отца, она вдруг подумала о том, что напротив ее родителей в классном журнале стоит "рус." и "рус.", и этот факт - по какой-то не очень понятной причине - дает ей преимущество, обесценивает Левкино хвастовство. Ее папа ушел давно, когда Валя была маленькой, но она чувствовала, что этим она могла бы ответить Левке, если б захотела.