Елена Чижова - Преступница

Голос, неожиданно возникший в трубке, вызвал раздражение. Вежливые слова дались с трудом. Уже опустив трубку на рычаг, она поняла причину: Иуда позвонил тогда, когда жареный петух клюнул их семейку, а значит, она - умеющая разговаривать с суками - понадобилась ни раньше, ни позже. Теперь Маша жалела, что согласилась. Все получилось неожиданно, само собой. Хорошо, что родители задерживались в гостях, иначе пришлось бы давать объяснения. Прежде чем уйти, она предупредила Татку: надо ехать, опасно заболела подруга. По дороге к остановке Маша пыталась представить лицо ловеласа, с которым шла договариваться. "Ладно, - она думала, - черт с ними, невелик труд, съезжу и накручу хвост". Задача казалась несложной.

Она приехала довольно быстро. Юлий прибежал минут через десять, запыхавшись. Не слушая жалких слов о какой-то машине, которую он не мог поймать, Маша прервала коротким жестом. В вестибюле он сообразил, что не знает дороги, но назвал номер отделения - единственное, что помнил.

В этот час посетители не допускались. Последние родственники забирали из гардероба пальто. Женщина, дежурившая за стойкой, вскинулась раздраженно, когда Маша, сбросив верхнюю одежду на руки Юлия, проследовала к широкой арке, обозначавшей вход. "Все, все!" - дежурная махала руками, но, не останавливаясь, Маша коротко бросила через плечо несколько слов - Юлий не расслышал. "Туда и обратно!" - дежурная крикнула вслед, и Маша исчезла из виду.

Дойдя до таблички, обозначавшей искомый номер, она остановилась на площадке. Женщина в белом халате прошла мимо, и взгляд, который она бросила, был настороженным. Поздним вечером по лестнице ходят только свои. Дождавшись, пока каблуки стихнут, Маша приоткрыла дверь и скользнула на отделение. В коридоре никого не было. Тусклая лампочка, прикрытая газетой, освещала пустой пост. Стараясь держаться стены, Маша двигалась осторожно, читая надписи. Реанимация нашлась быстро. Приоткрыв дверь, она увидела женщину, сидевшую у постели больного. "Тихо!" - Маша приказала шепотом.

"Вы Виолетта?" Женщина кивнула. "Меня прислал Юлий. Здесь разговаривать опасно. Могут войти". Каким-то материнским движением Виолетта склонилась к изголовью больного, и, убедившись, что он спит, поманила: "Пойдемте туда, в туалет".

Пустым коридором они прошли незамеченные. Усевшись на сундук с надписью "Чистые ведра", Виолетта жаловалась истово. Маша слушала вполуха - мешал провинциальный говорок. "Ну, хорошо, - она прервала поток жалоб. - Вы - ни сном, ни духом, он - насильник и подлец? Объясните, что же конкретно вы ждете от меня?" Непонятным образом говорок рождал сомнения: дамочка могла приврать. Не отвечая на вопрос, Виолетта сунулась в лифчик и достала сверток. "Что это?" - Маша разглядывала бумажки разного достоинства. "Я не знаю, сколько в таких случаях... - Виолетта начала неопределенно. - Двести или сто?" Над сундуком, крашенным зеленой масляной краской, висело мутное зеркало. Покосившись на свое отражение, Маша наконец догадалась: "Хотите, чтобы я - вместо вас - взятку?" Замысел Иуды становился ясным как божий день. "Я... я не знаю, - Виолетта шла на попятный, - вы думаете, не возьмет? Но тогда... - Глаза глядели обречено. - Понимаете, я не знаю, что мне делать, Саня спит и спит, за весь день врач не подошел ни разу, теперь остался - на ночь. Конечно, я могла бы уйти, но мало ли что ночью..." - "А этот?" - подбородком Маша мотнула в сторону, где дожидался Юлий. Виолетта прикусила губу и затихла под беспощадным взглядом.

"Ну?" - Маша обращалась непреклонно. "Наверное, это - глупость, но когда я, когда мы полюбили друг друга, его жена, бывшая, сказала: рано или поздно он заболеет и вернется, потому что я не стану ухаживать за старым больным... - она всхлипнула, - евреем. Но я... Нет, вы, наверное, не поймете, не поверите..."

Провинциальный говор исчез. Маша слышала каждое слово. "Почему же? - она произнесла надменно. - И пойму, и поверю. А он что, тоже считает, что вы бросите его отца?" Угрожающее мерцание вспыхнуло в голосе. Виолетта уловила, но не поняла. На всякий случай она ответила уклончиво: "Конечно. Сын. А как же? Всегда на стороне матери..."

"Значит, так, - Маша приняла решение, - деньги уберите. Идите домой - вам надо выспаться. Спросите у него мой телефон, позвоните моим. - Непререкаемым тоном она отдавала распоряжения. - Скажете своему Юлию, что наняли меня сиделкой - за деньги. Не бойтесь. Я справлюсь". Острое и холодное сверкало в ее голосе, и, не посмев возразить, Виолетта попятилась и, метнувшись вдоль стены, кинулась вниз по лестнице. Объясняя Юлию, слушавшему зачарованно, она не сумела соврать про деньги - не повернулся язык.

Из окна несло холодом и сыростью. Злиться не на кого - только на себя. Подобрав ноги, Маша скрючилась на сундуке. Эти, ничего не умеющие сами, манипулировали ее волей, подсовывая одну и ту же наживку. В который раз она ловилась безоговорочно. "Черт бы их всех!.." - мучаясь яростью, Маша думала о том, что становится жандармом, защищающим запуганных идиотов. Хлорные ведра, прикинувшись чистыми, воняли невыносимо. "Что - подрядилась нянькой? Иди и дежурь". - Она вышла из туалета и отправилась в реанимацию. Из ординаторской слышались веселые голоса. "Ла-а-дно, - Маша протянула, - поглядим, что тут за Айболит..."

В палате было темно. Подойдя осторожно, Маша принюхалась: пахло мочой и несвежим телом. Она подумала: "Как от Паньки",- и отстранилась брезгливо. Рано или поздно геройство кончится плохо. Отодвинув стул на полшага, она села. Добро бы еще, за своих... Слабая вонь, исходившая от кровати, становилась сильней. Преодолевая брезгливость, она подобралась поближе и вгляделась в опрокинутое лицо.

Он лежал, неловко вывернув голову, и выпуклые веки, закрашенные темным, вздрагивали заметно. Щеки, покрытые жесткой щетиной, впали и обострились. Маша отвела глаза. Эти, делавшие ее жандармом, ловили не на словах. Мать, дежурившая у постели дяди Наума, предупреждала об этом: перед смертью он стал похож на отца. Теперь, вглядываясь в черты лежавшего без памяти, Маша ясно видела сходство, определяемое кровью. Отцовскими были веки, овал лица, выпуклый лоб, стянутый морщинами. На этом сходстве они ловили ее непрестанно, потому что не было ее сил предать отца. Отец, которого положили бы в водяную могилу, отец, которому, не будь ее, врачи отказали бы в помощи, - вот за кого она стояла, содрогаясь от ненависти и скверны. Там, где отец смирился с унижением, она вставала на его место - лицом к лицу с паучьим воинством. Вони больше не было. С легкостью, потому что теперь - за своих, Маша встала и обернулась.

Дверь была приоткрыта. Она не расслышала шороха и не заметила, когда он, подкравшись, вырос в дверной щели. Его глаза, привыкшие к наглому свету ординаторской, видели силуэт, но не различали лица. "Все в порядке?" - он спрашивал бараньим голосом, обращаясь к Виолетте, испугавшейся отказать. Не выдавая себя, Маша кивнула. "Если хотите, вы можете здесь прилечь... - вылезавший из щели, указал на заправленную постель. - А хотите, можете посидеть там, у меня... Не беспокойтесь, укол сильный, ваш муж проснется не скоро. Еще насидитесь". Если бы не тьма, их окружавшая, врач разглядел бы ее усмешку. Оглянувшись на отца, лежавшего навзничь, Маша откликнулась тихим Виолеттиным шепотом: "Идите. Я - за вами. Сейчас".