Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

Потом мальчик присел на корточки, совсем приблизив себя к гремящим галькой всплескам.

Не двигаясь, с напряжением всех мускулов, затаив дыхание, вглядывался он в беснование пены у камня и вдруг, неожиданно для самого себя, прыгнул с камня в эту пену.

Он коротко вскрикнул – от неожиданности своего прыжка, от мгновенного холода воды, схватившей его в свои тесные объятия и сразу же рванувшей и потащившей куда-то, от испуга перед этой силой, которой, как показалось в первый момент, невозможно было противостоять.

Но в следующую секунду ноги его нащупали дно – живую, перекатывавшуюся вслед за движением воды гальку, и он встал, выпрямился, с трудом удерживая равновесие. Вода схлынула, обнажив пляж; шумно, гоня перед собою пенные клубки, подступила вновь, приподняла мягко, окунув по горло, опять отступила, – он устоял.

А спустя несколько минут он уже свободно ходил вдоль обрыва, иногда только, чтобы не унесло обратной волной, придерживаясь за глину руками. Мыльные хлопья пены шипели на его фиолетово-коричневой коже.

Ничто еще не давало ему такого веселья, такой пронзительной остроты чувств, как забава, какую он придумал. Будто дразня море, он подходил к нему ближе; на берег накатывался вал; хохоча во все горло, мальчик удирал от него. Но волна настигала, хватала за ноги, опережая, забегала вперед, топила с головой. Задыхаясь от смеха, он с криком, визгом, восторгом бил вспененную воду кулаками, прогоняя ее прочь, отталкивая руками и ногами. Он упоенно играл с морем, в своем безудержном озорстве не сознавая всей колоссальной несоразмерности сил.

Но море напомнило ему об этом. Он увлекся и вышел слишком далеко из своей безопасной зоны. Море сшибло его с ног, потащило, избивая галькой, поперек пляжа и бросило у подмытой глиняной стены. Исцарапанный, вмиг утратив озорство и веселость, он поднялся на ноги, с налипшими на глаза волосами, отплевываясь, стирая ладонями грязь и воду с лица.

Он был не только испуган, он был обижен и рассержен и смотрел на колыхание моря сквозь льющиеся с головы струйки так, как посмотрел бы на своего сверстника, если бы в разгар шумной возни тот нарушил условленный предел и поступил нечестно, коварно, причинил боль.

Бессознательно он сделал то же, что сделал бы, если б перед ним был настоящий сверстник: рассерженно, с одним желанием немедленно отплатить, сквитаться, смело и прямо пошел на обидчика.

Но море не собиралось шутить. Как бы для того, чтобы мальчик почувствовал всю малость сил, с которыми вступал в бой, оно дало ему увесистую затрещину своей хлесткой ладонью, опять сбило с ног и отшвырнуло в глину.

Мальчик поднялся, злой и упрямый.

Теперь он не мог отступить. То, что притянуло его в волны, все-таки не было простым безрассудством…

Наказав мальчика, море слегка утихло, точно поняло, что силы еще пригодятся и нечего их тратить понапрасну. Верблюд и Черепаха, как называл про себя мальчик два прибрежных камня, показались из кипящих бурунов. На все стороны с них стекали седые струйки. Водоросли, возмущенно встававшие дыбом, когда накатывались волны, устало поникнув, полоскались по бокам. Приближаясь, колыхался, вырастал, набирая мощь, мутно-зеленый, расписанный пенными зигзагами вал… Но здесь, у берега, за грядой камней, море на какой-то быстротечный момент приобрело успокоенный, почти безмятежный вид.

Если воспользоваться этой паузой и быстро выбраться за гряду скал, вон там, между Верблюдом и Черепахой, где ровное дно и только один каменный уступ, за которым сразу глубина, вал не успеет подхватить на гребень и бросить на камни, на их острые, словно зубы хищных рыб, грани…

Волнение ознобом пробежало по телу, когда не мыслью, не в сознании, а порывом всех чувств в мальчике возникло дерзостное намерение. У моря титаническая сила, но сила эта слепа. Надо только точно рассчитать паузу и расстояние. И стремительно отплыть от камней!..

Выждав, пока разобьется и схлынет череда волн и в накатах моря вновь наступит быстротечная передышка, мальчик, холодея от собственной решимости, рывками тела расталкивая воду, бегом устремился в промежуток между Верблюдом и Черепахой, через который только и можно было попасть на простор моря.

Он не слышал гремевшей где-то за спиною с обратным течением гальки, не чувствовал неровного, скользкого, каменистого дна, будто его и не было вовсе под ногами, и видел только то, что было прямо перед ним: узкий проход в камнях, колыхание солнечных бликов на зеленовато-желтом глянце воды и медленно, неспешно вырастающий из моря вал.

Не спуская с него глаз, мальчик сделал навстречу шаг, еще… Вот и порог, он желтеет сквозь воду, только поставить ногу…

– Поздно! – сказал себе мальчик, чтобы оправдать свою внезапную, остановившую его трусость.

Было еще не поздно. Время еще позволяло. Он успел бы сделать последний шаг, вал был еще далеко, только начинал подниматься.

В следующий миг действительно стало поздно. Мальчик понял это, понял, что теперь не сумеет даже отскочить обратно, в спасительную зону под обрывом.

Все замерло и онемело в нем, когда вокруг ослаб и померк свет дня и он увидел над собою грязно-зеленую стену воды и свешивающийся бахромчатый гребень…

Он сообразил повернуться спиной и закрыться руками – в подсознательном стремлении защитить глаза и лицо.

Тяжесть и грохот обрушились на мальчика. Его придавило ко дну и тут же, вертя и швыряя как попало, ударяя о твердое, понесло, потащило в массе ревущей воды и взметенной гальки.

Он долго выкашливал из легких горькую воду – обессиленный, зеленовато-бледный, вцепив холодные фиолетовые руки в шершавый гранитный выступ. Его прибило к тому самому камню под обрывом, с которого он спрыгнул в пенные накаты моря. Мокрые волосы залепили лицо, глаза щипало и резало от попавшего под веки песка. На груди алела длинная царапина, остро ныла коленная чашечка, ушибленная крупным голышом. Он был оглушен – море дало такую встряску, что прошло время, прежде чем его рассудок вновь обрел ясность.

Он решил, что с него хватит. Ему просто повезло, что он выскочил. Могло кончиться не так. Он отдыхал, накапливая силы, чтобы взобраться по откосу наверх, туда, где лежала его одежда.

Валы рушились и взрывались, поминутно его обхватывала шумная, закрученная бешеными воронками вода, больно ударяла галька. Верблюд и Черепаха скрывались, показывались – будто тонули и выплывали из моря; рыжие космы водорослей остервенело мотались по бокам; цепкость, с какой они держались за камни, удивляла.

Мальчик приходил в себя, и в нем оживал прежний азарт. Нет, все-таки можно! Все дело в том, что он упустил момент, замялся у порога, когда надо было сделать последний шаг, последний решительный рывок!