Евгений Титаренко - Критическая температура

Милка покусала стебелек. Он был горьким-прегорьким.

А Стаська уходил! Глупый Стаська…

Опомнилась Милка и поняла, что все ее вчерашние раздумья о жизни, о любви пусты, как хрупкие елочные фонарики. Вчера она еще ничегошеньки не знала о жизни. О любви – тоже. Любовь не может явиться вдруг, как наитие, как залетный ветер в апреле… Столько же чернорабоча, сколько празднична, она трудна и сложна!

Стиснув сомкнутые у груди руки, Милка хрустнула переплетенными пальцами.

Что же тогда: все в жизни, как вечный бой?! На пределе усилий, на исходе напряжения – от начала и до конца? Только так?!

«Стас!» – мысленно позвала Милка.

Он удалялся. И ей было не удержать его. Слишком далеко ушел он от Милки. Не теперь, а раньше, когда в одиночку приблизился ко всему тому, что лишь сегодня, теперь, начала сознавать она, обманутая или обманувшая себя апрельским ветром с его пьянящими девчоночью кровь дурманами.

Догнала его.

– Стас! Стаська!.. – Остановила за рукав. – А почему ты вчера не пришел ко мне? Когда мне трудно было – почему, а?

Стаська осторожно убрал ее руку. И, не глядя на Милку, ответил спокойно, даже с сочувствием или грустью:

– Я тебе не нужен был вчера, Милка… Тебе вчера нужен был другой…

Упрек ее вдребезги разбился о Стаськину прямолинейность. Он снова был прав!

Двумя пальцами опять крепко взяла его за рукав.

– Ты и раньше любил ее, Стаська?

Он не ответил, пытаясь высвободить руку. И молчание его, как никогда, означало согласие.

– А почему ты тогда ко мне ходил?.. – спросила Милка. – Зачем?

– Ты похожа на нее… – ответил он после паузы, И жестко добавил: – Внешне.

Милка устала смущаться. Ей было уже все равно, краснеет она или не краснеет.

– Я уйду, ты не бойся… – предупредила она, чтобы он оставил в покое рукав, за который она держалась. – Но ведь ты, Стаська, ничего не возьмешь от нее… Ведь она…

Стаська не дал ей договорить. Глянул холодно, без приязни.

– А мы все, Милка… – Он поправился: – Кто способен, достаточно взял от нее, когда она была у нас.

Милка покусала неспокойные губы.

– Ты и в педагогический пойдешь – чтобы рядом с ней?..

– Не рядом… – поправил Стаська, отворачиваясь от нее. – Но чуть-чуть ближе…

Она отпустила его рукав. И хотела больше не окликать его, когда он снова зашагал прочь, вдоль реки: мимо надломленной березки, мимо зарослей тальника…

Потом неожиданно вскинулась, догнала.

Задыхаясь от бега, стала на дороге.

– А как же я, Стаська?.. – испуганно спросила она. – Все, да?!

Стаська посмотрел в землю у ее ног.

– Почему?.. Когда будет скучно, заходи… В кино сбегаем. Друзьями-то мы останемся? – заключил он, не думая, что повторяет ее же жестокую фразу.

И ушел.

А Милка заплакала, медленно опускаясь на траву.

Заплакала горько и жалобно, почти зримо пытаясь установить для себя, отмываются или не отмываются поцелуи.