Mike Lebedev - 94, или Охота на спящего Единокрыла

Основная сложность в охоте на спящего единокрыла заключается в том, что настоящий, аутентичный единокрыл фактически никогда не спит. Во всяком случае, не «спит» в повседневных, привычных терминах, так как попытка определить само понятие «сон» через то, что, в некотором роде, само находится во «сне» — неизбежно приводит к глубокому внутреннему противоречию уровня «оксюморон».

Несмотря на эти очевидные факты, практически каждый охотник на него убежден, что знает, как выглядит оригинальный единокрыл в спящем состоянии, и большинство из них непременно описывает это явление в самых ярких и красочных тонах. К сожалению, однако, все попытки свести эти разрозненные описания к какому-то разумному общему знаменателю рано или поздно оканчивались ничем, безнадежно расходясь даже в таких базовых характеристиках, как число лап, высота в холке и поперечный размах крыла.

Более того: даже охотники, доподлинно, чему имелись неоспоримые свидетельства, видевшие спящего единокрыла наяву — неизменно затем терпели крах при попытке выразить испытанные ими чувства в общепринятых, раскрывающихся по стандартным координатам терминах и понятиях. Все они, даже самые бывалые и хладнокровные, неизменно начинали свой рассказ уверенно и четко — но всякий раз по мере продвижения повествования от общего к частному неизменно и постыдно скатывались к аргументации класса «как бы», «вроде», «типа» и, типа, «наподобие того».

Удивительно, Но до сих пор не существует полной ясности даже в таком, казалось бы, элементарном вопросе, что же важнее: сам процесс охоты или все-таки добытый в ее итоге единокрыл. Представители старой охотничьей системы, так называемый «олдскул», неизменно корят неофитов за приверженность одному лишь осязаемому результату охоты, всякий раз упирая на то, что сами в свое время якобы вступили на эту извилистую и скользкую тропу исключительно из одних лишь самых возвышенных и чистых побуждений. Что параллельно не мешает им при каждом удобном случае отпускать разного рода ехидства и колкости в адрес тех, кто не сумел покуда добыть хотя бы своего первого единокрыльего пера.

В общих чертах охота на спящего единокрыла напоминает движение по мнимой оси с инвертированным временем, если вы, конечно, понимаете, о чем я толкую. Позднейшие же исследователи все чаще сходятся во мнении, что истинная эта охота совершается не по ту, а по сю сторону сознания. Впрочем, какая при этом сторона та, а какая — «ся», и допустимо ли в данном случае вообще корректно толковать о «сознании» — вопрос до некоторой степени более чем открытый.

Всё дело в том, что…

…Стоял февраль. Причем стоял практически в прямом смысле слова — стоял и никуда не двигался. Становящийся привычным февраль эпохи глобального потепления — стылый, гнусный, с ветром, мокрым снегом, температурой в районе «перехода через ноль» и смерзшимся в равных пропорциях с грязью льдом под ногами. У дурной погоды есть такое тягучее свойство — выйдешь, бывало, с утра в самый дождь, да и помыслишь с тоскою в голосе: «Вот зарядило-то… и когда же кончится… всё льет и льет…» А потом вдруг с некоторым даже удивлением сообразишь, что зарядило-то всего лишь накануне в обед.

Кроме того, в молодости время вообще идет гораздо медленнее. То есть, интегрально сама эта «молодость» проходит быстро, но это уже глазами, так сказать, снаружи. А вот изнутри иной раз и за неделю наворотишь столько, что и за год потом — остается лишь недоуменно разводить руками. А поскольку герои этой истории были, безусловно, молоды — вот им и почудилось ненароком, что такой февраль будет стоять теперь вечно. Вот отчего начало этого в целом весьма оптимистичного повествования они встретили в несколько минорном ключе. Впрочем, это, как вы вскоре убедитесь — был всего лишь эпизод.

И, по-моему — нам уже пора с ними познакомиться!

Да, так оно всё и было! Нудным февральским вечером на южной рабочей окраине, на пятнадцатом этаже общежития старших курсов прославленного научно-технического института страны — сидело ДВОЕ. Оба молчали. Взгляды их, насколько можно было судить, были сквозь окно устремлены вдаль, на расстилающийся где-то там Город. В Городе, как уже было отмечено, занимался вечер. Суетливо перемещался по улицам пухший прямо как на дрожжах парк автомобилей класса «иномарка», вспыхивали один за одним яркие огни рекламных иллюминаций и подсветок, и куда-то, где, очевидно, и кипела Жизнь, спешили люди, и так далее. Двое, синхронно тяжело вздохнув, переглянулись и продолжили молчать. Звали их…

А впрочем — нет. Их никуда не звали. Ну или, во всяком случае, не звали именно в тот вечер, иначе вся эта каша, несомненно, заварилась бы совсем в иную сторону. А не звали их потому, что основной детерминантой их само- и мироощущения в те унылые дни было… а еще вернее сказать — как раз таки НЕ БЫЛО…

Чуточку терпения — вы скоро все поймете. И кого, куда и как именно звали или не звали, что было, что не было, а чего и не будет, возможно, уже никогда, итак.

Первым из двоих был Сергей Курбский по прозванию «Старина», юноша самой романтической внешности, но при этом с несгибаемым стержнем характера внутри. По причине того, что Сергей свято верит в астрологию и прочую принципиально непознаваемую мистику, спешу своим долгом сообщить, что в назначенный час Сергей явился в этот Лучший из Миров под знаком «стрельца». Знак сей, как известно оттуда же, подвержен управлению стихией Огня, и этот факт, бесспорно, всегда оказывал на Старину весьма мощное влияние. Даже будучи (в редкие мгновения) полностью неподвижен, он всё равно словно бы ни на секунду не оставался на одном месте, как бы подчиняясь некоей внутренней астральной кинематике. Это бороздили (и бороздят!) пространства его сознания всяко разные мысли, идеи и, я даже не побоюсь этого слова, «проекты». Вот и сейчас…

Вторым был я, скромный автор этих строк. По причине несохранения иных письменных свидетельств и источников тех лет, без зазрения совести напишу, что внешность моя тоже была вполне себе романтическая, разве что с твердым внутренним стержнем дело обстояло слегка пожиже. Ну, на то она моя стихия и другая. Третьим же в комнате незримо присутствовал Митрич, официальный сожитель Курбского по данной «двушке», пребывавший на текущий момент на зимних студенческих вакациях (да, а я, значит, как бы был у них в гостях). Необходимо заметить, что Митрич, будучи уроженцем знака Воды, очень удачно дополнял Курбского,

так как зачастую гасил наиболее смелые и рьяные порывы Старины — а посему его отсутствие в тот судьбоносный вечер также сыграло свою роковую роль. Вот, пожалуй, и всё, что следует сообщить о главных героях в рамках литературно-художественной составляющей — и перейти к на тот момент гораздо более важной составляющей социо-культурной.