Владимир Соколовский - Твой день и час

Но следователь твердо помнил совет Морсковатых: выдать им бумагу только тогда, когда будет уже подписан приказ о зачислении. Иначе — могут бортануть, все переделать, забыть вообще…

— Думаю, раньше лета вряд ли что получится. Ну посудите: надо теперь собирать документы, готовиться к экзаменам, сдавать, другие материалы рассматривать… С Клюевой ведь, сами понимаете, не так просто, с ней надо разбираться капитально, ответственно…

— Мы понимаем, понимаем! — донеслось от стеночки. — Дело почти политическое, что вы! И вот в связи с этим, Михаил Егорович, мне о чем хотелось бы вас просить: вы, когда будете формулировать свой документ — не поленитесь, позвоните мне! Даже домой, я дам телефон. Приду, и мы с вами… Чтобы не было, так сказать, никаких уж двусмысленностей, недоговоренностей. Да и само слово вузовского партийного органа не будет, мне кажется, лишним для следственного аппарата!

Носов великодушно кивнул.

— Договорились.

Все остались довольны друг другом. Конечно, Михаил понимал: он завис на крепком крючке у этих людей. Но ведь и они зависят от него. Значит — как бы то ни было, а в аспирантуру он поступит. И неважно даже, в конце концов, закончит он ее или нет, — по крайности там, в тихом месте, всегда будет возможность найти приличную работу. А главное — он уйдет из милиции: без нервотрепки, без пакостей, которые любят здесь устраивать в спину каждому увольняющемуся.

Заведующая аспирантурой послала его на факультет: обговорить с Морсковатых тему реферата, сроки экзамена по специальности. Впервые Носов подумал всерьез об этих экзаменах, и ему стало не по себе: в истории государства и права он вообще пень пнем, а надо еще сдавать английский, историю КПСС! Истории он боялся меньше, память на даты и события была у него неплохая, но вот иностранный! Ведь все, все забыл. Действительно, приходится уповать разве что на кириллинскую поддержку… ну, если тот порадеет, тройка обеспечена. Но все равно же надо выбирать текст, читать, хоть немного восстанавливать произношение… Морока, право! Надо ее выдержать, не вечная же она, кончится когда-нибудь…

Что касается Клюевой… Ну доброе же дело, как ни толкуй, делают эти мужики: сколько можно ее терпеть, несет разную ересь, ведь позор! Надо, надо помочь. Носов приосанился, ощутив причастность к большим, таинственным вузовским делам.

В отделе его встретил матом дежурный Вася Меркушев:

— Ты где, в душу тв-вою, пропадаешь? Почему не сказался, куда ушел?

— А я и не обязан сказываться. Пошел вообще в баню со своими претензиями.

— Я тебе покажу еще «в баню»! Я тебе еще сделаю! — Вася наполовину высунулся из окошка: вот-вот выпадет. — Тебя сам Монин ищет, рвет и мечет, давай к нему бегом!

— Бегом еще? И не подумаю…

Ишь ты — сам Моня его обыскался. Что такое еще стряслось? Может, разбушевался насчет характеристики, которую они вчера сотворили втроем? Не должен… Аня и Федя-комбайнер не такие болтуны, чтобы сразу нестись к нему с подобной вестью.

Выждав, когда Моня исторгнет из себя весь крик типа: «Вы где пропадаете в рабочее время, т-товарищ старший лейтенант? Поч-чему вас должны искать всем отделом?!! Опять продолжаете свое прежнее разгильдяйство?!» — Носов осведомился:

— Все у вас, Алексей Гаврилович? Можно идти?

— Куда идти?.. Зачем еще? — захлопал белыми ресницами начальник отдела. — Я разве неясно сказал: в райком, в райком партии тебя вызывают! Уже три раза звонили. И мне выговорили: где это шляются ваши сотрудники!

— Ну и зачем я им там?

— Насчет Клюевой, как я понял. Возьми материал, садись в машину — Меркушев знает — и дуй. Зайдешь к Виктору Сергеевичу, в двенадцатый кабинет, и там все обговорите. И — к секретарю.

— К первому, что ли?

— Нет. По идеологии. Вера Константиновна такая.

Тут в кабинет вбежал замполит Ачкасов, захлопал руками, словно курица крыльями, по бокам, заблажил:

— Вот вы где, товарищ Носов! Как вы можете заставлять ждать работников директивного органа! Подумайте: сам райком партии вызывает какого-то следователя, а он изволит разгуливать неизвестно где!

— Во-первых, я не какой-то следователь, а лицо, предусмотренное законом; во-вторых, я не святой Дух… — начал заводиться Носов, однако, глянув еще раз на исполненное животной преданности, озаренное лицо замполита, махнул рукой и вышел.

В райком он вступил с опаской, хоть и не чувствовал за собою никакой вины. Но черт знает, что за здание, что здесь работают за люди, чего они захотят, потребуют? И — снова Клюева, второй раз на дню эта Клюева… Велико ли дело — сумасшедшая! Ан нет, оказывается… А, да, у нее ведь еще, Морсковатых говорил, старый друг секретарем обкома работает… Ну, пускай работает. Главное теперь — чтобы не отобрали материал, не передали другому. Случись так — накроется вся аспирантура…

За дверью с номером «12» стояли два стола: один был пустой, за другим… сидел Витек, давний друг, Лилькин однокурсник, член забубенной Феликсовой компании. Михаил обрадовался ему; стал жать руку, издавая приветственные возгласы.

— Здорово! — говорил он. — Ты чего здесь делаешь? Ждешь кого-то, что ли? А меня вот вызвали, понимаешь… Черт знает, что им надо. Ну, как житуха? Как праздники проводил? Керосинил, поди? У нас только Феликс появился. Распадается компания…

О Галочке Деревянко он как-то забыл: до того велика оказалась радость, что в чужом, пугающем доме встретил знакомого человека.

Витек, усмехаясь, слушал его. Этак похмыкивал, затаенно чему-то улыбаясь.

— Да, да, жду тут одного, понимаешь, товарища, — наконец произнес он. — Из милиции. Носова некоего… Ты его не знаешь случайно? Опаздывает, опаздывает товарищ…

— Чего это ты меня ждешь? — не понял сначала следователь. — Мне сказано так: двенадцатый кабинет, Виктор Сергеич… Постой… Вот так финт… Так ты здесь теперь и работаешь?

— Да. Инструктором.

— С ума сойти…

— Ладно, давай с ума сходить не станем, а займемся делом. И так припозднились, Вера Константиновна звонила уже два раза по этому вопросу. Ты принес материал по Клюевой? По доценту Клюевой? — зачем-то подчеркнул он. — Сначала работа, Миша. Остальное… потом, потом! Давай сюда бумаги, я просмотрю сначала сам.

Носов вынул из порфеля папку, положил перед инструктором. Внутри у него все бушевало. Ах ты, ничтожество. Дорвался… Погукиваешь, стучишь кулаками по столу на занятых людей. Еще воспоминание о Галке хлынуло, ослепило его… Но вслух он ничего не сказал. Потому что был въевшийся страх перед учреждением, где находился, перед работающими в нем людьми; и еще сознание того, что вся его аспирантура, научная карьера повисла теперь на волоске. Нельзя выпустить клюевский материал из своих рук; нельзя позволить, чтобы вырвали! Носов сверху вниз глядел на аккуратный, круглый затылок, причесанные короткие волосики склоненной над бумагами Витьковой головы. Да, интересно все складывается…