Владимир Соколовский - Превращение Локоткова

Эпизод с Мишей вроде только мелькнул, и исчез из жизни Валерия Львовича, — однако потом он не раз возвращался к нему, думал о нем, пытался осмыслить, что же произошло, все-таки, с несчастным вертолетчиком. Погибнуть из-за женщины — молодому парню, при деньгах… И рассказ о Мише неизменно приобретал в устах Локоткова ироническую окраску. Друзья тоже посмеивались. Только жена, Ирка, как-то сказала: «Ты бы не смеялся над тем, чего не понимаешь». «Не тебе, с твоим умишком, судить, что я понимаю и что нет!» — огрызнулся он. Продолжать разговор не стал, чувствовал: в чем-то она права. Ну, и Бог с ней…

Так что любовь существовала для Локоткова в основном как понятие умозрителььное. Даже чувство к Лиле Сушко, прорезавшееся в заключении сильно, на уровне сердечной страсти, Валерий Львович не считал любовью. Все-таки в нем был оттенок практичности: с кем жить, как устраивать жизнь после отбытия наказания? А еще было — он сидел на корточках, тыкался носом в упругую щеку дочери Юльки и плакал, прощаясь с нею. Вот тогда сердце готово было остановиться, и слезы сами лились из глаз. Невероятное потрясение! Но одно дело — отношение к своему ребенку, и совсем другое — к женщине.

Уезжая на новое место работы, Валерий Львович еще в областном городе купил и взял с собой на всякий случай бутылку шампанского. Будто предвидел, что случай этот обязательно представится, и даже невдалеке. Слотин, узнав еще днем, что у коллеги есть такое богатство, даже ахнул от его прозорливости. Так что с этой стороны они к себе претензий не имели. Локотков пододелся потщательнее, причесался перед зеркалом, и они пошли в гости.

— Куда мы движемся, милый мой? — бесом крутился Локотков возле крупно шагающего Слотина. — Объясни, наконец, что в перспективе? Неужели пошлость и разврат?

— Ну, уж это ты… облизнешься, брат! — невозмутимо ответствовал тот. — Они у нас девушки нравственные.

Валерий Львович отставал и пристраивался сзади физика, стараясь не соскользнуть, не подкатиться на тропке.

В избе, куда они пришли, в ее окнах за занавесками горел яркий свет. Постучали с крыльца, им открыли, девушка сказала: «Здравствуйте!» — и они вошли внутрь. Валерий Львович сразу узнал всех троих: они тихо, как мышки, сидели сегодня на педсовете, а в перерыве шушукались в углу. Так вот что они обсуждали: планы на вечер! Что-то говорили и о нем, толковали, наверно: приглашать или нет? А может быть, и вся вечеринка — повод для знакомства? Не обольщайся, поводов для нее много, ты среди них — лишь один из мелких, а главное — хочется быть молодыми, красивыми, в модной одежде, на глазах у мужчин, чтобы была музыка, вино слегка кружило голову, чтобы за столом можно было вспомнить эту ужасную, и — ура! — оставшуюся-таки позади четверть.

Локотков, вспомнив правила галантных манер, стал при знакомстве целовать девушкам руки; они очень смущались и отходили, пискнув: «Галя», «Света», «Маша». «Валерий Львович», «Валерий Львович», — говорил он. Величать себя Валерой и тем самым равнять себя с ними мешала — то ли гордость, то ли застенчивость, то ли обе они мешались между собой, и заставляли чувствовать себя скованно, как никогда он не чувствовал себя в компаниях.

— Кто куда, а я за стол! — Борис Семенович крякнул, потер ладони и потащил за собой Локоткова. «А шампанское?» — Валерий Львович отстал, вынул из кармана висящего пальто сверкающую фольгой горлышка бутылку, и только тогда вышел к столу. «Ой, как прелестно! — воскликнула худенькая шатенка в джинсах — кажется, Галя. — Сережа, погляди, шампанское!»

Сережа сидел тут же, за столом — по-видимому, это и был тот самый ухажер, экономист. Сухой, узкоглазенький, смахивающий на татарина, невысокого роста. Он протянул через стол руку, назвался, и Локотков отрекомендовался тоже: «Валерий Львович, новый учитель истории». «Хоть ты и историк, а шампанское все-таки позволь сюда, — сказал Слотин, и пропел, нарочито налегая на „о“: — Позволь-позво-оль!..» Девушки хихикнули, сразу сели, сгруппировавшись на противоположной стороне стола, рядышком. «Ваш борт переполнен, — улыбнулся Локотков. — Смотрите, черпнете воду. Пусть лучше кто-нибудь пересядет к нам, тогда будет полный баланс». «Мы сначала так, — ответила та же Галя. — Сначала присмотримся к вам, обвыкнем, чтобы не бояться. Потом… потом видно будет!»

Она была, пожалуй, самой раскованной и самой симпатичной из всех. «Вы — математик? — спросил ее Локотков. — Я не ошибся, точно?» Не ошибся, точно. Пожалуй, парню повезло. Впрочем, не надо делать выводов, не зная характера, иных обстоятельств. Но с одной разобрались, уже неплохо.

Две других девицы — литераторша и биолог — показались ему невзрачненькими. Литераторшу звали Маша, а биолога — Света. Маша была толстенькая, рыхловатая, с конопушками на широком лице, и двигалась, словно утка, вперевалку. Света — рыжая, с длинным носом, и подчеркнуто городская. Говорила: «здравствуйце», «быць может», «подайце», и т. д. Она и одета была словно наособицу: вязаное платье, шнурок с бомбошками. На фигуру биологиня выглядела довольно ладной, однако нос — очень уж был длинен!

Все уже выпили по разу из стеклянных дешевых рюмочек, атрибутов совместного незамужнего житья, выпили еще, — а разговор все не завязывался. Борис Семенович вообще был немногословен и безразлично относился к таким застольным беседам, Сережа еще не обвык, не обтерся в этой компании, да и стеснялся незнакомых, а Валерий Львович просто не знал, как себя вести. Не возникло еще атмосферы общения, и любая реплика могла сказаться невпопад.

Девицы выпивали чинно, не до конца, смаковали шампанское, и мужчины, оставив им благородный напиток, умахнули в себя еще водочки; глаза их загорелись, и настороженность стала исчезать. Оживившийся Сережа рассказал старый студенческий анекдот. Все его знали, однако посмеялись. В Локоткове тоже начали пошевеливаться старые ухватки светского льва, души компании, он чувствовал, как снова обретает независимый, самоуверенный вид, все стало казаться легким и простым, а молодые учительницы — довольно симпатичными и достойными внимания. Как вдруг не перестававшая сверлить его взглядом Света выдала:

— Валерий Львович, а правда или нет, что вы кандидат наук?

Локотков подавился жареной картошкой. Слотин стал бухать его кулаком по спине, все засмеялись, и острота вопроса как-то сгладилась. Но ответа девицы ждали, аж замерли. И Валерий Львович, прокашлявшись, хохотнул:

— Вы меня убить хотели, признавайтесь? Как-кой изощренный способ!

— Ну, а все-таки? — не унималась биолог.

Тут кстати встрял физик:

— Девчата, девчата! Что за чепуха! Только кандидатам наук и дел, что преподавать в нашей славной восьмилетней школе!